Наша простая волшебная жизнь

Иногда случается утро, не способное встать в ряд с другими. Когда после обыкновенного пробуждающего кофе, в голову приходят мысли, точно идущие не от «царя в голове». В жизнь любого из нас вторгается утро, заставляющее изменить ход жизни: повернуть вспять, поставить перпендикулярно, закопать глубоко и надолго, в приступе отчаяния, может быть. Навсегда. Хочется верить… или… хотелось бы. Иду в киоск, ужасно хочется мятных конфет. Впереди дорога длинная – это же вовсе не шутки – идти от дома до работы пешком, особенно, если ты обладатель бесценной возможности: «Жить на Рабочей Окраине», а не в среде лицемерной и праздной буржуазии. Выше голову, товарищ! А причём здесь мятные конфеты? Да, мята – это же вкус дороги, дальней и уже слегка прикрытой инеем первых заморозков. Скользко и бодряще; чует моё сердце, ноет моё сердце, значит что – то будет, постучится в дверцу. Настроение « Сайгон». Было в Ленинграде, в семидесятые, культовое местечко, где собирались советские хиппи, рокеры, начинающие диссиденты… ищущие интеллектуалы того времени. Моё поколение те времена и в глаза не видело, но из старых газетных вырезок и документальных фильмов представление имеем смутное, зато воображение богатое. Независимость – моё кредо, «нирваническое» состояние на подходе. Птицей самого высокого полёта лечу мимо гаражей, выбрасываюсь на улицу, даю полную свободу телу, смотрю сквозь тёмные стёкла очков с диоптриями. Какая находка! Только представьте: и видно всё, и «статус» сохраняется. Тем временем, из переулка вышел он. Вылитый «шуршун». Фигурка из русских народных промыслов, их делают из глины, чтобы они потом злых духов отпугивали своим таинственным шумом в уголке, чаще по ночам. Дедушка выплыл из–за угла, подобно линкору «Пётр 1». Распугивая на ходу беспутных сидельцев у крыльца магазина « Продукты». Хотя кто сказал, будто бы они беспутнее нас? Извините, один такой в течение часа пересказывал мне знаменитое вокзальное эссе «Сколько строп у парашюта!?», да, да, не об этом. Вынужденное отступление. Дед грозно глянул в мою сторону. Испуга не вызвал, наоборот старик показался мне милым. Шапка набок выдавала в нём хулиганистое прошлое лыжника – спринтера, походка «с одесского кичмана» подтверждала увиденное.

– Здравствуй, отец! – я.

– Привет, старичок! – «шуршун».

Философское настроение подбавило мыслей, а заморозки смелости.

– Вопрос мучает меня довольно давно, скажите, пожалуйста, а где у человека совесть? Представляете, я всем встречным в глаза смотрю, а они в сторону отводят, вежливо стесняясь! – я.

– Так а чего ж ты, бесстыдник, людям в зенки открыто глядишь? – старик.

Честно скажу, здесь я призадумался. Только дедушке было всё равно. Он вынул из кармана бечёвку и за несколько секунд, можно сказать связал, красивый и сложный, думается мне «морской», узел. Повертел перед моими глазами, дёрнул верёвочный хвостик и протянул мне. Давай, мол, ты попробуй! И я попробовал. Это сплетение тонких ниток совсем не слушалось моих рук. Лучшее, что когда – либо получалось у меня – узелок «бантик» в три года, уже после того, как вылитая на мою голову манная каша, вынудила научиться читать. Но это в прошлом, в этот – то раз должно получиться – вертелось в голове. Непослушная верёвка продолжала свою дуэль с моим незрелым разумом. Отчаяние накрывало меня. Спасаться возможности не было, отступать поздно. Дед ходил взад – вперёд, кружился вокруг меня, нагнетая ощущение моей беспомощности.