Однако этот дом был не только местом рождения великого человека, но также имуществом. И тут начинается вторая, по-своему интересная история. Так они и существуют, развиваясь как бы в параллельном действии, судьба Шекспира и судьба собственности.
Джон Шекспир, гражданин Стратфорда, владелец дома, передал собственность Вильяму, своему сыну; потом она перешла к старшей дочери поэта. Затем другие родственники вступили во владение наследством. Пришло время, род закончился, прямых наследников больше не было. Собственность перешла в чужие руки. Новые хозяева превратили часть здания в маленькую гостиницу. У дверей прибили вывеску на кронштейне; деревенский маляр написал голову девушки.
В доме, где поэт провел свою юность, валялись приезжие; хозяин гостиницы торговал ночлегом и пищей.
В честь шекспировских премьер чеканились медали; начали выходить бесчисленные тома исследований его творчества.
Теперь там, где началась его жизнь, раздавались удары топора, пахло кровью и сырым мясом. Не следует предполагать драмы: в нижнем этаже мясник открыл свою лавку. Висели освежеванные туши, хозяйки покупали фарш, вырезку.
Гаррик, Эдмунд Кин, Мочалов прославляли образы Шекспира; его уже назвали великим Гете, Стендаль, Пушкин, Белинский. Слава росла, а собственность меняла хозяев.
В 1847 году на заборах появилась афиша, набранная крупным шрифтом: "Волнующая сердце реликвия", "наипочтеннейший памятник величайшему из живших на земле гениев" будет продаваться 16 сентября с аукциона. Курсив кричал о "бессмертном барде" и "славнейшем периоде истории Англии". Возвышенные слова должны были взвинтить цены, усилить надбавки к объявленной стоимости.
"Это был шедевр паблисити", - пишется в книге, посвященной истории стратфордского музея.
Объявление взволновало общество.
"Нечто режущее слух заключено в этой афише! -восклицал обозреватель "Таймса". - Спекулянты вытащат постройку из фундамента, приделают к дому колеса и покатят его, как фургон с дикими зверями, великанами или карликами, по Соединенным Штатам Америки".
Государство все еще не считало необходимым приобрести этот дом, сохранить его для народа. Нашлись люди, организовавшие комитет для сбора пожертвований в фонд покупки исторического здания. Способы сбора были различны. На стене музея - афиша "Виндзорских кумушек"; одну из ролей исполнит любитель, его фамилия Чарлз Диккенс.
Комитет купил этот дом (вместе с домом дочери Шекспира) за три тысячи фунтов. В 1857-1864 годах здания были реставрированы.
В начале его существования дом-музей посетила тысяча человек, в 1956 году - двести тридцать тысяч. Доски пола натерты до блеска. Люди со всех континентов прошли по этим доскам. Вместе со мной идут чернобородый индиец в белой чалме, французские студенты, шведское семейство.
Конечно, среди посетителей бывали разные людп. Я возмущаюсь, увидев следы легкомыслия туристов, пожелавших увековечить и свое имя у подножия знаменитой горы. Стекла, вставленные в старинные окошки, изрезаны подписями.
Какое варварство! Я читаю фамилии: Вальтер Скотт, Генри Ирвинг, Эллен Терри...
Нет, не всегда следует осуждать привычку посетителей оставлять свои подписи на стеклах знаменитых зданий.
Сад при домике. Здесь выращены деревья и цветы. названные в поэзии Шекспира. Мне по душе этот памятник. Сад хранит тепло шекспировской поэзии, он меняется изо дня в день, живет вместе со всей землей. Каждым летом загораются веселые краски, возникают запахи, и вновь сплетается венок Офелии. Вот розмарин - знак верной памяти, анютины глазки - размышлений, маргаритки - ветрености и легкомыслия. Клумба фиалок - это эмблема любви; помните, они все завяли, когда умер отец Офелии. Легкий ветерок колышет ветви ивы - печального друга Дездемоны...
Из домика - в саду еще не росли все эти цветы, деревьев было меньше, и ростом они были ниже - вышел молодой провинциал, чтобы отправиться в путь, искать фортуну, как тогда говорили. Много легенд сочинили об этом юноше. Согласно преданиям, он был и воспитателем в католической семье, и помощником педагога в школе, где прежде учился; какой-то лорд обвинил его в браконьерстве, и бродячие комедианты увлекли юношу в дорогу. Этих предположений немало, однако для них не нашлось оснований, все они оказались недостоверными.
Но известно, из слов современников, и прежде всего из его собственных слов, время, по которому он странствовал. Он шел по дикой земле своего века. По старому, исхоженному большаку брели орды бродяг; землепашцев согнали с полей, чтобы превратить пашни в пастбища: шерсть была в цене. Король Лир встречал своих подданных, нагих несчастливцев. В тяжелом тумане стояли хмурые каменные башни, и ведьмы пророчили корону Макбету и кровь народу. Гудели похоронные колокола: от села к селу гуляла черная смерть. Усталые лошади тащили тяжелую поклажу, люди бранились, слух шел о мятеже. Кровавая комета пронеслась над землей, и заговорщики окружили трон. Топор палача отсчитывал царствования.