Наш Современник 2006 #1

На Руси всегда понимали необходимость духовного наполнения северных земель, укрепляющих верой и силой. На мой взгляд, было это неслучайно. Отсюда Пётр искал выхода к морям, к Европе, поэтому хотел опереться на эти земли. И в архипастыре Афанасии он получил вдохновенного, страстного помощника. Во время Северной войны Афанасий проявил себя и как дипломат, и как государственный муж, и как вдохновитель воинов. Он благословил и оказал материальную поддержку строительству крепости в устье Двины, изучил всё северное побережье Швеции, Норвегии и дал стратегические советы Русскому флоту на этом направлении.

Продолжал духовно-просветительскую деятельность Афанасия архиепископ Варнава. Именно при нем были открыты школы в Николаевском карельском монастыре (1714) и в Холмогорах (1723). Краеведы высказывают предположение, что Ломоносов занимался в этой архиерейской школе.

В Москву Михаил уходил с возделанного поля грамотности, знания духовного. И поэтому мы просто обязаны восстановить Холмогоры, откуда и распространились эти зёрна на ниве Подвинья и на всю Россию, обязаны придать им облик святого места Отечества, как Михайловскому, Тарханам, Спасско-Лутовинову, Вешенской.

Уверен, что это будет сделано.

Ломоносов идет!

1730 год. Поморский парень из Холмогор Михайло Ломоносов идет в Москву…Первая треть века XVIII-го. Петр I умер. Его державное наследие разбазаривают, грабят, приватизируют. На смену “птенцам гнезда Петрова” пришли курляндские, голштинские, брауншвейгские, почти гарвардские, советники и фавориты. Для них империя — это способ нажиться, обогатиться, насытить свои “домашние” владения. Русские подданные империи — что дворяне, что крестьяне — быдло и чернь, призванная прислуживать, работать и обогащать приближенных к трону.

Долго так продолжаться не могло. Общественное мнение, которое носило имя “молва”, все больше и больше осуждало иноземную верхушку власти, ее грабеж и презрение ко всему русскому. И Россия ответила явлением Ломоносова!

Академики в то время с кафедры вещали по-латыни, в быту говорили по-немецки. Ломоносов знал и тот и другой, однако он хотел, чтобы академия заговорила по-русски. Он стал создавать русские учебники. Не академическое вроде бы это дело — писать учебники, “книжицы” — считали академики (да и сейчас считают). Но Ломоносов знал, что важнейший вид деятельности ученого для распространения в России “высоких наук” — “чтобы в сынах российских к оным охота и ревность равномерно умножалась”.

Ломоносов вводил русскую научную терминологию. Сам сенат принял решение о печатании его перевода “Экспериментальной физики”, Ломоносову было поручено прочесть цикл лекций с использованием необходимых физических приборов.

Это было торжественное и важное событие для русской науки. 20 июня 1746 года русская речь утверждалась на научной кафедре. И это почувствовало общество. На лекции Ломоносова присутствовало “сверх многочисленного собрания воинских и гражданских разных чинов слушателей и сам господин президент Академии с некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами” (М е н ь ш у т и н Б. Н. Михаил Васильевич Ломоносов, СПб. 1911).

Ломоносов шел и шел дальше и вел за собой российскую науку, русских людей — отечестволюбцев. Эти 40-60-е годы XVIII века были самыми плодотворными в его научных, литературных, педагогических, гражданских делах. В эти годы он закончил строительство первой в России научно-исследовательской и учебной химической лаборатории, написал диссертацию “О рождении и природе селитры”.

Событиями становились сказанные в Публичном собрании Академии наук “Слово о пользе химии” (6 сентября 1751 года), “Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих” (26 ноября 1753 года), “Слово похвальное Петру Великому” (26 апреля 1755 года), “Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее” (1 июля 1756 года), “Слово о рождении металлов от трясения земли” (6 сентября 1757 года), “Рассуждение о большой точности морского пути” (8 мая 1759 года), “Рассуждения о твердости и жидкости тела” (6 сентября 1760 года).

Это были развернутые научные и публицистические размышления об открытиях в науке, о природе общественных явлений, об исторических и нравственных ценностях.

Это был возвышенный пример служения своему долгу.

Это был факел, освещающий прошлое и будущее.

А в промежутках между этими, скажем, публичными, общественными отчетами и манифестами от науки — кропотливая исследовательская, практическая работа на всех фронтах: в лабораториях, в кабинетах, на стекольной фабрике, в академической гимназии и университете, в типографиях и академической канцелярии, Академии художеств, дома…

И печатные труды, труды, труды. Книги, статьи, сочинения.