Наш Современник, 2006 № 07

У прочих же, обычных, ничем не запятнанных “человеков” никаких таких прав как бы и нет. Покуда эти “человеки” серой своей рядовой массой тихо трудятся и тихо ведут свой ничем не замечательный образ жизни, у “мирового демократического сообщества” повода о них вспоминать нет. А когда “человеков” начинают лишать жизни, имущества, Отечества и “образа поведения” как раз именно те, кому ныне “права человека” гарантированы, то “демократическая общественность” этого не замечает. Напротив, защищает “элиту” — убийц, растлителей, разрушителей: вдруг у неё отберут “права человека”… Создаётся впечатление, что в недалёком будущем завершится, наконец “естественный отбор” и на пространствах “цивилизованных государств” останутся лишь те самые, с “правами человека”. Ну и, конечно, ещё клонированные рабы, производящие то, что необходимо для красивой жизни “правоимущих”.

…Нас, “российских недотеп”, теперь ничем не удивишь. Содеялось скучной обыденкой: доступные девочки вдоль шоссе; кого-то где-то воруют, берут в заложники, держат, получают деньги, лихо, красиво тратят, опять воруют кого-то, под кого-то ложатся, получают деньги, тратят… Ну, убивают кого-то, кто-то от болезней греховных гниет — что с того? Всяко бывает. Никого уже ничем подобным не удивишь, слезу сочувствия либо возглас ужаса, раскаяния не выжмешь…

И не придет уже Мессия, не воскликнет отрезвляюще, призывая к разуму: “Люди! Земляне! Опомнитесь! Разве можно так жить?”

Может, ядерная война вразумит, остановит? Близко уже грядущая?

…И ещё сообщение. Оказывается, Галина Старовойтова признавалась, что ее давняя голубая мечта — однажды проснуться в северной деревне от шума начавшегося ледохода.

Что ж, такая возможность у нее, равно как и у каждого из родившихся в России в середине, начале, последней трети века ушедшего, была. Вполне комфортная по тем временам, даже неплохо оплачиваемая возможность.

Но это была бы иная судьба.

А я этой возможностью, постаравшись, воспользовалась. И этим счастлива.

3. Вот картинка, одна из множества мною в моих скитаниях увиденных, старательно, с натуры запечатленная словом. Сначала в моём путевом блокноте, после пригодившаяся для романа.

“…Пьяно пахнет талым снегом, мокрой землей. Ах, как ходит над тайгою знобкий пьяный ветер, клонит, треплет головы почерневшим за зиму, просыпающимся соснам и пихтам, рвёт с них слежавшийся мокрый снег. Всё пьяно, всё сыро, всё проснулось, не молчит — и общие звуки эти, не смолкая ни на минуту, томят, тревожат, торопят…

Томь несёт сизые грязные льдины, громоздит одна на одну, выталкивает — и, подточив нависший ещё с прошлого ледохода берег, обрушивает его, уносит крошащийся бурым суглинком кусок вместе с кривой пихтой. Так и плывёт стойком, среди сизых льдин, ещё живое, но уже погибшее деревцо. Мокро гудит снег, сползая с незалесенных склонов, ухает взрывом, падая в реку. Томь жадно заплескивает волной на льдину, лижет снег, торопит: “Тай, тай скорее!” И, разбухая от того, что не может вместить всего, что поглотила, вспучивается, выбрасывается на берега, бедокурит, точно перепившая бабёнка: “Ох, держите меня, ох, не могу!” И смотришь, уже идут льдины, неся обломки построек, кубики из-под солярки, мотки троса… А бывает, смятый, словно последняя тряпка, плывёт и человек на льдине…

Гудит Томь, тает снег, развезло зимник. Конец апреля”.

Запись эта относится к тысяча девятьсот пятьдесят шестому году. Сделала я её с натуры, когда жила на Томи, в строительном посёлке Топчул. Строилась там железная дорога Сталинск — Абакан (в нынешнем прочтении Новокузнецк — Абакан). Это была моя первая журналистская командировка в те благословенные, прекраснейшие веси. Начало новой, после работы на заводе, профессиональной жизни. Повторюсь: непростой, негладкой, трудной — и бесконечно счастливой, интересной жизни.

Была тогда я почти на пятьдесят лет моложе, потому и написана картинка с молодым темпераментом. Нынче я то же самое изобразила бы менее цветисто. Впрочем, конечно, в тех краях, где некогда ходили мои ноги, уже всё иное. Иное время, иные пейзажи.

Несколько лет назад меня поразило сообщение в СМИ, что реки и речушки на Сахалине захламлены брошенными старыми машинами!.. Думаю, и Томь, увы, сия беда не миновала…

Словно бы это не родная, любимая, на долгие лета тебе, твоим детям и внукам назначенная земля, а старый двор ненавистного, умершего наконец соседа. Что ж, для тех, кто сейчас на сибирских и других русских просторах переживает “новые времена”, скорее всего всё так и есть…

Ну а я ещё застала, помню сибирские реки, большие и малые, где мой конь, наклонившись, втягивал, хлюпая, воду, пил. И я, свесившись с седла, зачерпывала текучую влагу, пила. Чистые ещё тогда в Сибири были реки.

Прожив жизнь так, как мне того хотелось, я могла бы ещё успеть откусить и от иного, многими и поныне алкомого пирога. Одиннадцать лет назад, в 1989 году, меня выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.