Здесь я как собеседник прервал рассказчика, усомнившись в том, что он уже 15 мая узнал такую сверхсекретную “новость”, и пояснил, почему. О поисках, обнаружении трупа Гитлера и экспертизе его останков рассказывалось в широко опубликованных в различных периодических изданиях 60-х годов прошлого столетия воспоминаниях Ирины Ржевской, военного переводчика одной из воинских частей Советских войск в Германии, обеспечивающей работу экспертной комиссии. Как сообщала Ржевская, работа этой комиссии была настолько засекречена, что ни о факте обнаружения трупа Гитлера, ни о работе экспертов, ни о результатах экспертизы не знал даже сам маршал Жуков, который в это время был командующим Советскими войсками в Германии. В одной из бесед с Ржевской в период подготовки Жуковым своих мемуаров он подтвердил этот факт и очень удивился, что даже от него эта информация была напрочь закрыта курировавшим эту “экспертизную” операцию МВД, на что, видимо, имелись жёсткие указания Сталина по секретности всего, что было связано с обнаружением Гитлера или его останков. Владимир Николаевич знал о публикациях Ржевской, но еще раз подтвердил, что о “челюсти Гитлера” именно еще в мае 1945 года он узнал от патологоанатома 3-й Ударной армии майора Гулькевича: мол, можешь верить или не верить.
Помню один случай, демонстрирующий, как погибают на войне и сами и губят других из-за собственного разгильдяйства, говорит Владимир Николаевич. Это было после Висло-Одерской операции. ОРМУ наша была развернута уже на западном берегу Одера. И хотя наша авиация господствовала в воздухе, но немцы нас периодически бомбили, особенно ночью. Так вот, наш повар поленился вечером загасить огонь в полевой кухне. Или решил погреться и лег рядом, завернувшись в плащ-палатку. Ночью любой огонёк издалека виден, всем фронтовикам это хорошо известно. Ну и пара немецких самолетов как раз и отбомбилась по этой кухне. Мы с отцом спали в соседней палатке. С грохотом взрывов первых бомб сразу же бросились на землю. Это и спасло — вся палатка оказалась изорвана осколками. Погибли и повар-разгильдяй, и еще несколько человек персонала нашей ОРМУ.
Или вот еще такой эпизод на тему: у кого какая судьбина на войне. Проезжали через какой-то небольшой немецкий городишко. Его только что взяли — всё в сплошном пожаре. Наши студебекеры с имуществом и персоналом ОРМУ буквально продираются через улицу. Я ехал в кузове второй автомашины. Вдруг слышу грохот, оборачиваюсь и с ужасом вижу такую картину: фасад рядом находящегося четырёхэтажного дома рухнул на следующие за нами две автомашины…
Между тем наша беседа продолжалась.
Приключилась со мной однажды такая мимолётная лирическая история. В старом польском городе ночью мы зашли с санитарами на ночёвку в какой-то богатый особняк. Из любопытства пошёл по комнатам. Всё в сохранности: дорогая посуда, каминный зал с головами кабанов и лосей, кругом зеркала. В одной из комнат приоткрыта дверь, пробивается свет. Открыл дверь и остолбенел: за столом со свечой сидит изумительной красоты девушка, блондинка лет 16-17. Рядом безрукий парень, как оказалось, вроде бы её брат. Я довольно сносно настропалился к этому времени говорить по-польски. Выяснилось, что Тереза, так звали девушку, и её брат Юзек — беженцы из Варшавы. Я с ней разговариваю, глаз от неё не могу оторвать и вдруг чувствую, что засыпаю. А она смеётся: “О, пан Владек спать хочет!”. Я ушёл в свою комнату и сразу провалился в глубокий сон. Проснулся от команды: “Подъём!” Через 30 минут посадка на автомашины! Я влез в шинель, надел рюкзак, бросил автомат на грудь, — меня торопят, а я бегом к комнате, где была прекрасная паненка. И она как раз выходит из комнаты: “Ой, пан Владек отъезжае?”. “Так, Тереза, так”, — отвечаю. И тут она охватывает мою шею руками — а автомат на груди мешает — и начинает меня целовать, приговаривая: “Владек, Владек!”. Я, ничего не соображая, как в дурмане, пошел к машинам. А ведь мог дать ей номер своей полевой почты… Ну да что я в те свои 16 лет, тем более на фронте, знал и понимал в любовных отношениях?
А теперь последний фрагмент из воспоминаний Владимира Николаевича.