Наш Современник, 2006 № 05

Приближался новый, 1945 год. Работа моя на аэродроме заключалась в обеспечении авиационной техники горюче-смазочными материалами, и тут были свои трудности. Ведь малейшая ошибка в составлении смесей могла грозить катастрофой самолету, срывом боевого задания. А в условиях близкого фронта, нерегулярности поставок горючего и присадок к нему приходилось иной раз идти на разные хитрости, решать сложные задачи. Но справлялись. Со стороны самолетов до нас долетал гул работающих двигателей. Авиамеханики опробовали моторы, затем доливали горючее в бензобаки по самую горловину, пилоты занимали места в кабинах, проверяли работу приборов, выруливали на старт и взлетали. Парами и звеньями над нами проносились истребители Ла-5 или штурмовики Ил-2. Раздавались редкие хлопки — это пилоты проверяли короткими очередями работу бортовых пулеметов и уходили на боевое задание.

Иногда вылеты самолетов на задания заканчивались к обеду, случалась и нелетная погода. Наступала передышка. Хотя физически я не очень уставал, но все же постоянно чувствовалась нервная нагрузка, и в такие дни наступало некоторое облегчение. Местные шутники говорили: “гвардейская погодка”. Был в ходу и куплет из перефразированной популярной песенки военной поры “Огонёк”. Он звучал примерно так: “А врага ненавистного пусть пехота добьёт, а погода нелётная — не пускают в полёт”. Вариант механиков выглядел так: “А погода нелётная — зачехляй самолет”.

Но очень скоро это затишье закончилось. Знали бы мы тогда, что утром 19 января 1945 года пять немецких танковых дивизий — это более 560 танков и самоходных орудий — при поддержке мотопехоты ринутся в прорыв юго-западнее города Секешфехервар с целью деблокировать свою группировку, окруженную в районе Будапешта. Позиции 3-го Украинского фронта будут разрезаны на глубину до пятидесяти километров. Началось последнее крупное танковое сражение Великой Отечественной войны.

…Аэродром практически был пуст, самолёты улетели. На краю лётного поля стояли бензозаправщики, самоходная рация и другие спецмашины. Я поискал капитана, но его нигде не было видно. Не было и других командиров. Старшим оставался начальник штаба. Я обратился к нему:

— Товарищ майор, что я должен делать?

— Садись в машину, и всё.

— А склад?

Мой вопрос остался без ответа. Тут из-за капониров с противоположного края лётного поля на бреющем один за другим вынырнули несколько “фоккеров” и стремительно понеслись к цепочке машин. Все бросились в стороны подальше от машин. За первым взрывом без перерыва последовало несколько других, слышался свист разлетающейся мелкой металлической начинки полуторакилограммовых бомбочек. Я вскочил и побежал к машинам. Серьезно раненых там не было. Двое ребят со смехом помогали командиру вылезти из кабины. Но это было только начало. “Фоккеры” пошли на второй заход, потом на третий. Снова бомбы, глухие взрывы и свист осколков.

Под бомбами и обстрелом мы медленно двигались на своих “студебекерах”. “Фоккеры” не оставляли нас в покое всю дорогу. Вдруг пулеметная очередь прорезала фургон. Пуля ранила девушку-медсестру и попала мне в ступню. Ранка была небольшая, но кровь текла.

Мы лежали на снежной дороге перед нашим фургоном, до кювета добраться не успели. Медсестра обработала рану и своими мягкими умелыми руками начала обматывать ногу бинтом. Теперь мне удалось рассмотреть её получше. Запомнились её светло-каштановые волосы до плеч, сосредоточенное лицо, желание поскорей закончить перевязку. А ещё запомнилась пара жёлтых лычек на голубых её авиационных погонах.

Это был самый опасный участок дороги. Слева, метрах в двадцати пяти от дороги, стояли две реактивные артиллерийские установки “катюши”. Они со строгой регулярностью вели огонь. Вдаль по направлению к врагу неслись огненные трассы. Расчёты работали неторопливо, но слаженно и чётко. Я впервые увидел “катюши” в действии вблизи. Это было красивое и жутковатое зрелище.

Справа от дороги реактивные установки прикрывала одинокая зенитка. Наводчик лихорадочно крутил маховики, поворачивая ствол орудия и пытаясь поймать в прицел немецкие самолёты. Он фактически был открыт и беззащитен. Ему оставалось только верить в удачу. “Фоккеры” заходили один за другим. Их главной целью были “катюши”. “Фоккеры” проносились над нами очень низко, пожалуй, метрах в десяти над землей. Через фонарь кабины были хорошо видны силуэты пилотов в шлемах с очками.

В этот момент наводчику зенитки удалось сбить “фоккер”! Самолёт резко клюнул носом и вонзился в землю. Глухой взрыв и… пламя охватило машину. “Одним меньше. Молодец!” — отметил я про себя.

Мы двинулись дальше. Километрах в пятнадцати от переправы мы подобрали голосовавшего лейтенанта-артиллериста. Лейтенант был ранен осколком снаряда уже на излете. Осколок — искорёженный, с острыми краями кусок металла, — прорвав его шинель и гимнастёрку, вонзился в тело и торчал наружу сантиметров на пять. Лейтенант ещё не отошёл от боя. Посыпались вопросы:

— Почему отступаем?!

— У них танки. Прут и прут… а второй линии обороны нету…