Наш Современник, 2006 № 04

Получил Ваше письмо и, согласно Вашему желанию, никому о нём не скажу. Мне больно, что я Вас огорчил. Свой взгляд на Ваш реферат я выражал близким мне совсем не для того, чтобы Вам о нём сообщили. Предпочёл бы я для этого личную с Вами беседу. Мои и Ваши взгляды по многим вопросам не сойдутся, конечно, но за Вашу искренность и честность я Вас весьма уважаю. Мне не нравится в Вашем реферате и рияность тона и рияность постановки вопроса. Этим нарушается принцип уважения к святыне совести другого. Вы вышучиваете слово “благодать”, а для многих участников религиозно-философских собраний это святой и Божий дар. Зачем же так неосторожно бить совесть ближнего своего? Молитвенно желаю Вам мира души и чистой любви христианской. Мне известно, что Бог посетил Вас и семью Вашу скорбию. Сумейте в этом усмотреть любовь к Вам Божию. Я же сердечно соболезную Вам в скорби Вашей. Пошли Вам Господь утешение и отраду. Вам и семье Вашей желаю всяких милостей у Господа.

С совершенным к Вам почтением

Митрополит Антоний.

Сохранилось письмецо и другого участника ПРФС — официально председательствовавшего на Собраниях архимандрита Сергия, ректора Санкт-Петербургской духовной семинарии (будущего Патриарха Русской Православной Церкви), где есть такие тёплые утешающие слова: “Молился за Вас и буду молиться… за присных Ваших”; “записку прочитал. Очень благодарю за столь тёплое слово”, и подпись — “любящий вас, Вам преданный А. Сергий”*.

Ещё один представитель Православной Церкви, посещавший Собрания Религиозно-философского общества 1901-1903 гг., запомнил выступления В. Розанова надолго. Это испытавший на себе сильное влияние “розановщины” архимандрит Александро-Невской лавры Василий (Лузин). Вот несколько строк из его писем, на которых, к сожалению, не проставлены даты.

Досточтимейший и достоуважаемый Василий Васильевич!

Давно, ещё со дней открытых собеседований по религиозным вопросам, я заинтересован Вами и стремился познакомиться. Но до сих пор было всё что-то удерживающее меня от этого личного знакомства. Я только с интересом слежу за Вашими статьями в “Новом времени”; да приобрёл кое-что из Ваших сочинений (напр., “Около стен церковных”).

Во многом мой разум и моё сердце согласен [согласны? — И. В.] и сочувствует Вам, но не во всём…

В другом письме архимандрит жалуется ответившему на его письмо В. В. Розанову на своё здоровье и отвечает, что не может, согласно просьбе Розанова, посетить его как-нибудь вечером, так как болен водянкой и стал плохо видеть по вечерам, — у него развивается катаракта.

“Вот видите, сколько находится препятствий для личного знакомства… Жалко, что столько годов потеряно со времени Религиозно-философских собраний, на которых я был молчаливым слушателем только горячих спорщиков…” Слушая, “проникся уважением к Вам, особенно же после ознакомления с Вашими некоторыми произведениями (напр., “Около стен церкви”). С тех пор я много работал над приведением в порядок своего миросозерцания; написал и приготовил к печати целых три тома, которые можно издать лишь за границей. Я пытался было и здесь кое-что издать. Но наши святители и богословы подняли такую бучу в салоне гр. Игн[атьев]ой, что пришлось бросить сию попытку. Против установленных и принятых авторитетов у нас ничего нельзя говорить. Наши богословы пужаются свободного слова и не умеют и не смеют ничего вопреки глаголати, а, пользуясь силой и властию, глушат всякую живую мысль”.

Эх, “по душам” о многом бы можно потолковать с Вами, — говорит архимандрит, но сожалеет, что не видит по вечерам и не может добраться до квартиры В. В. Розанова. “Вот если бы как днём у Вас побывать (часов к 12, с часик-два), ну это бы ещё ничего… А пока, когда ещё состоится наше личное знакомство, я бы позволил себе предложить для ознакомления своё сочинение”.

10 февраля 1907 года к В. Розанову обращается с письмом один из будущих вождей обновленчества, ректор Московской духовной академии епископ Евдоким (Мещерский). Посылая журнал, он надеется на отзыв В. Розанова о новом религиозном издании: отзыв мыслителя, по его мнению, мог придать журналу популярности.

Глубокочтимый Василий Васильевич.

От г. Беха я узнал, что вы желали бы иметь в своей библиотеке наш новый журнал “Христианин”. С любовью исполняю Ваше пожелание. При отношении этом прилагаю и книжку журнала, а секретарю приказал высылать Вам наш журнал в течение всего года. Не будьте строги к нам. Журнал ещё не успел прочно остановиться на строго определённом направлении. …

Если будете делать отзыв, желательно, чтобы Вы не особенно нас порицали. Поддержите издание юное…

С любовью поместим в журнале и статью Вашу, если она не особенно много будет уклоняться от нашей программы. Вы могли бы дать нам прекрасную статью, наприм[ер] о немощах, недочётах современных христиан, отсутствии у нас на Руси настоящего христианства, которое наполняло бы собою все стороны нашей жизни.

Я Вас глубоко чту за Ваше вещее, чисто пророческое постижение жизни. Никто, кажется, в настоящее время не может так живо говорить о жизни и правде жизни, как говорите Вы.

Простите.