Михаил Горбачев битый час разглагольствовал в прямом эфире «Маяка» и Би-би-си — в чем же был сокровенный замысел перестройки, но, поразительное дело, десяти слов не запало, чтобы записать впопыхах на манжете, из потока его пустословия и пошлости. Человек, вознесшийся в главы сверхдержавы, затеял грандиозные преобразования, которые ненароком погубили великую страну и обрушили столпы, на которых стоял весь послеялтинский мир, а сказать ему нечего и спустя 20 лет. «Ни ума холодных наблюдений», ни «сердца горестных замет». «Тоталитаризм» он поверг. Сахарова из ссылки вызволил. «Вероломство» ГКЧП обличил. Беловежских заговорщиков «премудрый пескарь», по Щедрину, не решился взять под стражу, верный, беззаветно, хоть тресни, своей «ненасильственной» политической философии… Диву даешься, как этот человек дюжинного обывательского склада, «мечтатель» и проныра, оказался вершителем судеб народов. Да еще успел наворотить такого, что весь мир до сих пор ходуном ходит… Любимец Запада и наших малахольных «образованцев» угрызений совести по-прежнему не испытывает. И вновь, со всей своей знаменитой задушевностью и прибаутками, объяснился с соотечественниками, что с него-то взятки гладки, а «плохое» на совести других, нечестивцев. «Толпа обступила его овчинами своих страстей», — написал о Керенском и разнузданности охлократии Исаак Бабель. Поскольку никакой вины за собой Михаил Сергеевич «не мает», то не прочь и примерить на себя терновый венец Александра II Освободителя, которого крепостники долго еще проклинали. А с Западом, презревшим ценности и уговоры «нового мышления», первый президент СССР теперь в размолвке и «философских» разногласиях… Зато либеральные «свершения» преемников у него изжоги не вызывают, коль сам Буш-младший восхищен «вестернизацией» России. Нового хозяина Кремля лишь слегка пожурил за прохладное отношение к гласности и проделку с монетизацией льгот. Примечательно, что Михаил Сергеевич, который ни разу нигде ног не замочил, особо выпятил свою «заслугу»: душным летом 91-го года новый союзный Договор, преобразующий СССР в некое содружество суверенных государств, был им уже согласован в Ново-Огарево с заводилой бузы Ельциным и президентами суверенных республик. Даже отрезанный ломоть — упертые прибалты — не прочь, дескать, были еще какое-то время отхарчиться из общего союзного котла, но — не судьба! Случился «путч», измена верхов номенклатуры, политический форс-мажор, и все покатилось кубарем. Хорошо помню смутные толки и тяжелые предчувствия того лета, когда в Ново-Огарево президенты республик вырвали-таки у сникшего безвластного уже президента Горбачева согласие на конфедеративное устройство нового квазигосударства. За Кремлем оставались лишь куцые, представительские по сути, полно-мочия… Тогда-то впервые и призадумались многие из нас, работавших в Госкомиссии Совмина СССР по экономической реформе. Вот, дескать, чего уж там, и пригодилась сахаровская «конституция», крайнее сумасбродство которой не искуплялось идеалистическими устремлениями автора — пламенного правозащитника. Когда Андрей Дмитриевич, как своего рода Иоанн Креститель всей перестроечной честной компании, обнародовал свой замечательный прожект, даже демократы, из тех, кто посовестливей и здравей, были смущены и раздосадованы. Правоведы хватались за голову, зато западные голоса расхваливали сахаровское творение на все лады… Сахарова произвели чуть ли не в российские Джефферсоны — творца американской Декларации Независимости. И это заведомое преувеличение тем не менее перекликалось с самим духом его конституционного опуса. Из песни слова не выкинешь, и наверняка мои сегодняшние мысли и оценки сахаровского проекта конституционного