Наш Современник, 2005 № 10

Оказалось, что совсем не стыдно было играть такую легкомысленную комедию на фронте, больше того, даже играть на торжественном заседании всего командного состава Северного флота, на котором подводились итоги за год и вручались государственные награды. Оказалось, что никому не известный Морриссон может принести не меньше пользы на фронте, чем Симонов, Крон и другие.

И мы получали колоссальное удовольствие от возможности своим спектаклем нести радость, смех, отдых матросам после их тяжелой службы и «просветлять загрубевшие и очерствевшие души моряков», как выразился начальник политотдела одного из кораблей — Воронцов…

А в то время, когда шел наш спектакль, где-то шли бои, и моряков вызывали из зрительного зала, они тихо вставали, чтобы не помешать спектаклю, и уходили на боевое задание. А за кулисами постоянно раздавался тревожный треск телефона: командиру части докладывали о ходе операции.

А по морю шныряли фашистские подводные лодки, и наши торпедные катера охотились за ними — и не одну из них потопили за время нашего там пребывания. Случилось однажды, что с палубы торпедного катера мы увидели маячивший вдали перископ немецкой подводной лодки и не на шутку испугались.

Мы объездили весь Север, сыграв 49 спектаклей, дали и провели больше десяти концертов и литературных вечеров, играли в различных точках: в сожженном, разрушенном Мурманске, в Росте, в Полярном, где находилась Ставка командования, на острове Кильдин, где бывали такие ветры, что тяжелые орудия привязывались тросами, так как ветром их сметало в море. В порту Владимире матросы говорили, что у них 8 месяцев не было артистических бригад, да и на губе Долгой, Васиге, в бухте Строителей и во многих других точках. Играли во всевозможных условиях, на самых разных площадках: от огромных сцен, в которых терялось наше оформление, до миниатюрных закутков в кают-компаниях, когда актерам приходилось сплошь и рядом спотыкаться о ноги зрителей, сидевших тут же, в первом ряду, а это были ни больше ни меньше, как контр-адмиралы и Герои Советского Союза… Так что Консовскому приходилось после каждой пятой реплики извиняться. А Ткачева даже однажды, поскользнувшись, просто села на колени контр-адмиралу Иванову, но он не растерялся и очень галантно помог ей приподняться и продолжать игру.

Тогда было больно смотреть, и невольно зажмуривались глаза от блеска огней, отраженных от сплошного золота орденов на мундирах почетных зрителей.

А когда у нас однажды погас свет в ночной сцене, контр-адмирал Иванов, как опытный осветитель, подсвечивал лица актеров своим карманным фонариком.

Играли и на площадках, составленных из обеденных столов, которые «гуляли» под ногами. Играли и при свете керосиновых ламп, когда вставала угроза срыва спектакля из-за потухшего электричества. Играли при холоде в два градуса, когда воздух, вылетавший изо рта, тут же превращался в клубы белого пара и перед актерами маячили как бы белые рупоры. А Наташу Ткачеву, играющую в кружевном капотике с обнаженной шеей и руками, согревал только ее неиссякаемый темперамент.

Играли часто сразу же после переезда на боте по Баренцеву морю после так называемой морской «травли», когда свет был не мил и когда еще и на спектакле Наташе казалось, что партнеры ходят вверх ногами. А за кулисами мы стояли с пузырьком нашатырного спирта, чтобы она пришла в себя.

Но я не сказала бы, что все эти неожиданности мешали спектаклю (портили его) — наоборот, они вносили тот необходимый момент экспромта в наш комедийный спектакль, без которого было бы трудно его сохранить и даже вредно играть его ежедневно, а то и дважды в день.

Иногда происходили совершеннейшие курьезы. Так, на одном, кстати сказать, самом ответственном спектакле (и самом сумасшедшем по количеству «накладок»), как нарочно, после «драки» между двумя героями сломался стол. А он игровой, его необходимо было поставить на ножки, так как за ним шла дальше большая сцена. И вот Ирина Шаляпина, игравшая горничную, обнаружив эту поломку, решила чинить стол своими кулаками на глазах у зрителей. И вот была невероятная пауза — Ирина Федоровна три минуты сколачивала стол. И что вы думаете? Это не было похоже ни на «накладку», ни на случайность — это приняли как необходимую сцену. Три минуты зал грохотал. Когда я прибежала из-за кулис на этот «грохот», я была в ужасе: действие пьесы приостановлено, а Ирина Федоровна занимается столярным ремеслом. Я даже заподозрила ее в том, что она нарочно долго не исправляет стол — настолько был силен успех, что ей не хотелось прекращать починку.

Или еще пример. Когда к концу поездки у нас стало не хватать парикмахерского лака и пришлось слабо наклеивать баки, так что они у Костомолоцкого почти ежедневно во время сцены драки отлетали, тогда приходилось оправдывать эту «накладку», и актёр кричал: «Он вырвал у меня мои последние волосы!» Это тоже имело успех. Костомолоцкому так это понравилось, что на некоторое время это стало классическим трюком спектакля.