Наш Современник, 2005 № 07

По сути, «шестидесятники», справедливо гордящиеся по сей день своим бунтом против советского агитпропа, самолюбиво ограничивающие свой избранный круг — из хрущевской «оттепели» целиком и вышли. Литература о войне вышла из русской национальной идеи — ее и передала «деревенской прозе», в которой первое слово сказали писатели-фронтовики Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Евгений Носов, а продолжило поколение детей войны — Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин… С появлением в литературе этого нового направления и начались расхождения между «передовым-прогрессивным» отрядом советской литературы и «деревенщиками-почвенниками», получившие продолжение и развитие в годы перестройки, что и привело к делению писателей на две литературные партии. Однако какими были ни были разногласия, литература и в XXI веке обречена на формулу «разное — вместе, в одном времени», даже если читатели разные.

Но у каждого времени — свой интерес к тому или иному периоду истории, свой интерес к литературе прошедших лет. К 2005 году, к 60-летию Победы некому оказалось издать антологии военной поэзии и военной прозы. Как некому оказалось отметить на государственном уровне 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в 1999 году. Для сравнения, в 1899-м 100-летие со дня рождения Пушкина отмечалось всероссийскими торжествами, в каждом, даже самом малом городе был создан Пушкинский комитет, в гимназиях учреждались Пушкинские стипендии…

Меж тем книги о Великой Отечественной войне сегодня сохраняются главным образом в домашних библиотеках. В массовых библиотеках срок жизни книг короток. Поэтому, если проводить исследование, как относится новое поколение к литературе о Великой Отечественной войне, надо прежде выяснить, имеется ли у него возможность выбрать книгу о войне из множества других книг. Этой возможности нет.

Юрий Ключников ОДИНОЧЕСТВО ГЕНИЯ

240 лет назад 4 апреля 1765 года в пять часов пополудни в возрасте 54 лет пресеклась земная жизнь Михаила Васильевича Ломоносова.

Когда известие о смерти дошло до Зимнего дворца, наследник престола, будущий император Павел I, откликнулся на это событие так: «Что о дураке жалеть, казну только разорил и ничего не сделал».

На похоронах «при огромном стечении народа», как писал один из современников, шедший в траурной процессии драматург Сумароков бросил шагавшему рядом с ним академику Штелину, будущему биографу Ломоносова: «Угомонился дурак и не может больше шуметь». На что услышал в ответ: «Не советовал бы я вам сказать ему это при жизни».

Посетивший Ломоносова незадолго до его смерти тот же Яков Штелин услышал:

— Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть, жалею только о том, что не смог я совершить всего того, что предпринимал для приращения наук и славы Академии, и теперь, при конце жизни моей, должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною.

28 февраля с трудом передвигавший изъязвленные болезнью ноги статский советник Ломоносов в последний раз посетил Академическую канцелярию ради судьбы «инструментального художества мастера» Филиппа Тирютина и три часа доказывал комиссии несправедливость увольнения высококлассного специалиста. Но сумел добиться для своего подчинённого лишь хорошего аттестационного свидетельства, как уволенного «по сокращению штатов».

В начале марта, чувствуя, что покидают последние силы, Ломоносов задумал еще одну попытку защитить «сокращаемые штаты» и свои «намерения» — он решил добиться аудиенции у Екатерины II. И составил план предполагаемого разговора с императрицей. Вот что он писал за месяц до смерти.

«1. Видеть государыню.

2. Показывать свои труды.

3. Может быть, понадоблюсь.

4. Беречь нечего. Всё открыто Шлецеру сумасбродному. В Российской библиотеке есть больше секретов. Вверили такому человеку, у коего нет ни ума, ни совести, рекомендованному от моих злодеев.

5. Приносил его высочеству дедикации (посвящения. — Ю. К.). Да всё! И места нет.

6. Нет нигде места и в чужих краях.

7. Все любят, да шумахерщина.

8. Multa tacui, multa pertuli, multa concessi*.

9. За то терплю, что стараюсь защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали своё достоинство pro aris etc**.

10. Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют.

11. Ежели не пресечёте, великая буря восстанет».

Комментируя эти наброски несостоявшегося разговора с новой императрицей, биограф М. В. Ломоносова Евгений Лебедев писал: