Наш Современник, 2005 № 04

Он числился молодым специалистом, окончил в подмосковных Химках институт культуры, безумно кичился этим и презирал Никольск, «эту дыру», куда угодил по распределению «тупицы декана». Оказавшись на первом занятии бальной студии, Марина во все глаза смотрела на Александра Юрьевича, за каждым движением следила въедливо и восхищенно, и не только как за учителем — как за ослепительным мужчиной, высоким, стройным, синеглазым, со светлыми вьющимися длинными волосами, которые он стягивал резинкой в забавную косичку.

И вот счастье! На занятии Марине не хватило мальчика. Сам учитель стал ей временным партнером. Она чувствовала его отточенные властные движения, его крепкие и вместе с тем нежные руки. Даже позднее, когда у Марины появился закрепленный партнер, очкастенький мальчик с прыщиками на подбородке и бесцветной юношеской порослью под носом, Александр Юрьевич, чтобы что-то продемонстрировать группе, выбирал Марину. Она чувствовала, что нравится ему. И сама сгорала от влечения к нему.

Как же она оказалась у него в комнате в общежитии? Он заманил ее? Пожалуй, нет. Он сказал ей, что может дать для ознакомления книгу по истории танцев. «Она у меня в общежитии, можем зайти после занятий». Ура! Она вспыхнула от радостного волнения: нынче вечером она хоть ненадолго заглянет в загадочный мир настоящего артиста. Правда, ничего особенного в этом мире Марина не встретила; две примечательности: янтарного цвета лампочка в ночнике и сферические колонки импортного магнитофона. Под лиричную музыку оркестра Поля Мориа, стереозвуком заполонившим комнату, в свете ночника с необычным оранжевым излучением он, Александр Юрьевич — «Марина, зови меня просто Сашей. Мы ж не на занятиях», — он, Саша, целовал ее и расстегивал трясущимися спешными пальцами пуговки на ее школьном платье (в студию Марина шла сразу после уроков). Боль, неловкое положение на узкой кровати, шумное Сашино дыхание и его слова: «Не бойся… никто не узнает… не бойся… ты красивая девочка… надо просто расслабиться…»; затем разочарование от близости и странный новый прилив нежности к учителю танцев, которого могла наедине называть Сашей.

У них было несколько трогательных встреч в этой комнате общежития. Но вскоре всё оборвалось. Александр Юрьевич сам нарывался на скандал с директором Дворца культуры, чтобы смотаться из Никольска. Нарвался, схлопотал выговор, был уволен и укатил из «дыры», даже не простившись с Мариной. Узнав об этом отъезде, она всю ночь проплакала; плакала в подушку, втихомолку, чтобы не услышала сестра Валентина и не выпытала всей правды. Студия бальных танцев распалась. Художественную студию Марина тоже забросила.

Через год с лишним она поступила в строительный техникум. Школьная жизнь кончилась, вместе с ней уплыли томные чувства первой любви, остыли воспоминания об Александре Юрьевиче. Дальше всё пошло-покатилось, как у всех: какие-то недолгие увлечения, встреча с Сергеем, любовь, свадьба, семья, роды, обыденщина. Всё привычно, накатанно, скучно… Почему же скучно? — опротестовала себя Марина. Вовсе не скучно, если она в дорогом ресторане хлопает в ладоши нагой балерине, а рядом с ней, за богатым столом, сидит человек, такой же милый, как Саша из ранней юности.

В зале еще не зажгли полный свет, а Марина весело предложила:

— Давайте выпьем! Я хочу выпить за Прокопа Ивановича. Прокоп Иванович, я так вам благодарна! Вы очень добрый человек. Живите сто лет!

— Дитя мое, после таких слов я даже безалкогольного вина выпью в вашем присутствии стоя. — Прокоп Иванович поднялся со стула и тут же склонился, чтобы поцеловать Марине руку.

«Ах! Кто и когда мне в последний раз целовал руки?» — думала Марина, щекотно испытывая на руке колючесть бороды Прокопа Ивановича.

— Я буду ревновать, — по секрету шепнул Марине на ухо Роман и тоже поднялся, чтобы выпить шампанского стоя.

«Ну и пусть! Пусть вьются! Могу я хоть здесь побыть женщиной?!»

* * *

Ночь стояла теплая, мягкая — Марина даже не надевала плащ, несла его на руке. И такая — тихая, уютная после ресторанной музыки, блеска, суеты. На вопрос Романа: не устала ли она? — Марина ответила:

— Усталость проходит, а впечатления остаются. Здесь будто на другой планете…

Они шли по набережной.

Башня далекого маяка на горе почти не видна в полуночной мгле. Огни маяка точно красные звезды на низком небосклоне. Черными остриями, будто гигантские древние клинки, упираются в небо высокие кипарисы. Пятнисто белеют, словно в заплатках, толстые стволы платанов, у которых есть и другое название: бесстыдница — потому что постоянно скидывают кору со ствола и постоянно стоят голыми… Вблизи пляжа слышится безмолвное дыхание моря, слышится не органами слуха, а каким-то восприимчивым к любым живым материям внутренним осязанием. Воздух вблизи моря солоновато-свеж, густ.

Марина и Роман говорили вполголоса.

— Мне так не хочется отпускать тебя в санаторий. Я иду и боюсь твоих слов: мне пора.