Наш Современник, 2005 № 02

Мечтая о расцвете русской культуры и образования, науки и промышленности, Лесков восхищался не только народными умельцами-самородками с их «мелкоскопическими» изобретениями («Левша»), но и выдающимися открытиями русских учёных-естествоиспытателей. Приветствовал он и «хождение в науку» наших соотечественниц (которые считались тогда самыми образованными в Европе благодаря своей деятельности — в педагогике и медицине). Вместе с тем, заметим, Лесков не принимал нигилисток-прогрессисток, повторяя: «Нам добрые жёны и добрые матери нужны. В них нуждается Россия более, чем в гениальных министрах и генералах. Наша страна такова, что она семьёю крепка»… Лесков не идеализировал народ, не ставил его «на ходули», трезво смотрел на его недостатки, нередко подтрунивая над ними, но за этим всегда стояла горячая любовь к своей «мягкосердечной Руси». К нашему «умному и доброму народу», в среде которого он и находил любимых своих героев, воплощавших лучшие черты народного характера.

Роман «Некуда» Лесков до конца дней считал «честнейшим делом» своей жизни. Со свойственной ему зоркостью всматривался он в жизнь российских столиц и провинциальной «глубинки» и обнаруживал признаки застоя, разложения в дворянском, аристократическом быту, шумливый радикализм в некоторых светских либеральных кружках и кружочках, проникнутых прозападническими настроениями, далёких от всего народного, заигрывающих с нигилистами. Таков в «Некуда» и кружок графини Е. Салиас де Турнемир, ставшей прообразом лесковской «углекислой феи Чистых Прудов», о которой сказано: «Рассуждала она решительно обо всём, о чём вы хотите, но более всего любила говорить о том, какое значение могут иметь просвещённое содействие или просвещённая оппозиция просвещённых людей, „стоящих на челе общественной лестницы“».

Меткое, проницательное слово Лескова, идущего против «передовых течений», пришлось не по вкусу не только нигилистам, но и либеральным циникам. Причины успеха «экспериментов» в среде «просвещённого» слоя Лесков видел в отсутствии истинного просвещения, основанного на христианских идеалах, в податливости на разные западные «веяния» и «новизны», утопические теории. Он упрекал этих «теоретиков» в отрыве от народной почвы, в упованиях на всепоглощающую силу материального прогресса. Первым показал он всю опасность подмены духовности материальным, которая в будущем может привести к человеконенавистничеству.

Предсказания Лескова (а вслед за ним — Достоевского) на удивление быстро стали сбываться. После провала «хождения в народ» народовольцы как самая крупная и радикальная часть нигилистов организовали убийство Александра II. Крестьянство, другие слои общества не поддавались пропаганде заговорщиков. Но трудно оценить весь ущерб, который нанесло государству убийство императора России…

«Кто до сих пор понял весь вред нигилизма, игравшего в руку злодеям, имевшим подлые расчёты пугать царя Александра II — мешать добрым и умным людям его времени?» — задавал горький вопрос на закате жизни писатель*. С полным моральным правом писатель говорил: «Один я тянул против того, что было мерзко в нигилизме… „Некуда“ как раз вовремя появилось, когда нужно было ему появиться… Я писал, что нигилисты будут и шпионами и ренегатами… Что же, разве это не оправдалось?» Предвидел Лесков и «свободу голодного рабства» (говоря словами героя из «Некуда» Райнера) — «номинальную свободу протестовать против голода и умирать без хлеба». Читая роман, снова и снова поражаешься прозорливости Лескова. Он умел предвидеть будущее Родины — через глубинное чувствование России своей эпохи.

Как обеляют нигилистов

В конце 1980-х и в 1990-е годы интерес к творчеству Лескова оживился, однако интерес этот порой носил странный привкус. В те годы, о чем я писала в нашем журнале, в «демократическом» котле вываривалась идея разгосударствления (ныне коснувшаяся уже и единой системы образования, и науки), перевода страны на новые, «цивилизованные» рельсы. Так, Г. Померанц хорошо потрудился, чтобы вбить, как гвоздь в голову, тем, кто читает его философическое чтиво, что корень зла — в национальной основе русского характера. Почти одну русскую «дурь» увидел у Лескова ещё один лескововед, приписывавший писателю чуть ли не отсутствие национального лица: в романах его якобы «нет ощущения русскости», «иностранности много» (Л. Аннинский). Всё это не только не правдоподобно, но можно вполне считать карикатурой на великого писателя. Критики сии будто подготавливали общественное мнение к «переинтерпретации» творчества Лескова под видом его «актуализации».

Недаром Лесков, умевший смотреть «в долготу дней», показавший весь вред нигилизма, повторял, что будущие историки станут вновь и вновь обращаться к его роману. Но есть сегодня, повторим, такие лица, которые обращаются к нему со специфической целью.