Наш Современник, 2005 № 01

…Приехав в правление СП, узнал, что минувшей ночью в Красноярске скончался писатель Виктор Астафьев. Наши все страшно суетились, отсылали какие-то телеграммы, куда-то звонили. Тут же был и Владимир Крупин, собирающийся лететь к нему в Овсянку на похороны.

Гена Иванов попросил меня написать некролог на его смерть, но я отказался. Может, это и не по-христиански, но я не могу забыть его последних произведений («Прокляты и убиты», «Обертон», а также высказываний в различных интервью), в которых он, перечеркнув подвиг нашей Армии-Победительницы, низвел весь ратный труд солдат Великой Отечественной войны единственно до уровня проблем набивания брюха и поиска места для испражнения. При этом немцы у него выглядят эдакими невинными цивилизованными овечками, а русские солдаты кровожадными монстрами-убийцами. Я писал о нём жесткие критические статьи, и если мне теперь браться за написание некролога, то надо или кривить душой и сочинять трагический монолог о «тяжёлой утрате, которую понесла Русская литература в связи со смертью великого писателя», либо же честно говорить о заблуждениях покойного, для чего, наверное, данный случай не является самым подходящим. А то, что Виктор Петрович был последнее время не во всём прав, он признавал и сам, открыто заявив об этом, когда мы встречались году в 1996-м в Самаре во время его проезда из Тархан в Красноярск. «Последнее время я чувствую, что впал в какое-то сильное озлобление, от которого никак не могу избавиться. Я, может, и в Самару-то к вам специально за тем и завернул, чтобы ваша волжская ширь помогла мне освободиться от этой злобы…» — сказал он тогда во время импровизированного обеда.

Напуганная его непонятной репутацией (то ли он демократ, то ли патриот, то ли еще кто) администрация Самарской области не рискнула тогда принимать Астафьева у себя и перепихнула его на руки писательской организации. Денег у нас было в те дни не густо (как, впрочем, и всегда), мы купили варёной колбасы да водки, жёны наши принесли из дому огурцов, сварили пельменей и картошки, тем мы великого писателя и угощали…

* * *

…Интересный момент сообщил нам Феликс Феодосьевич Кузнецов. По его словам, сын Шолохова — Михаил Михайлович — однажды рассказывал ему, что, будучи уже тяжело больным, лежавший в постели писатель вдруг спросил у него: «Мишка, скажи мне, когда там, по вашим учебникам, заканчивается гражданская война в России?» — на что он ответил: «В 1920 году, а что?» — «А то, — ответил Михаил Александрович, — что она не закончилась ещё и до сегодняшнего момента. Ты знай это…»

2002 год

Сегодня Ганичев два раза собирал у себя всех секретарей. Первый раз мы обсуждали открытое письмо Путину с требованием выделить один канал ТВ под русские духовно-культурные программы (чуть позже мы узнали, что практически тем же сегодня было озабочено и руководство Русской Православной Церкви, подавшее от имени своего издательского отдела заявку на получение 6 канала), а второй раз — говорили о необходимости обращения к народу и Президенту России по поводу царящего в стране разгула преступности. «Дерево узнаете по плодам его», — сказал нам Господь. Вот мы и видим сегодня плоды отмены смертной казни, приведшие к полной разнузданности криминала, торжеству насилия, неслыханному распутству, наркоторговле, попранию всех нравственных устоев, законов и норм морали…

* * *

Прочитал в девятом номере журнала «Дружба народов» фрагменты из книги Эмиля Мишеля Чорана «Разлад», в частности такое из его высказываний: «Свобода, — говорит он, — это самоопустошение, свобода истощает, тогда как гнет заставляет копить силы, не даёт расплескивать энергию», — и мне это показалось очень близким к раскрытию ПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ сути нашей недавней ЦЕНЗУРЫ, которая заставляла писателей искать пути для её обхождения, не позволяла никому расслабляться и придавала нашей литературе элемент некой полуконспиративной игры. Даже демократические критики сегодня отмечают, что с отменой цензуры русская литература стала скучной, неинтересной и как бы ОПУСТОШЁННОЙ.