Наш Современник, 2004 № 08

Недавно профессор МГУ В. А. Буевич (Е. А. Снесарева многие годы преподавала в МГУ английский язык) передал в редакцию фронтовой дневник Снесарева 1916 г. Мне доводилось его просматривать в пору знакомства с Евгенией Андреевной, но в каком виде его можно опубликовать, я тогда не представлял. Дело в том, что Снесарев заносил в дневник все, что ему было интересно и важно — и как человеку, и как военному, и как ученому. Здесь и портреты сослуживцев, и служебные заметки, и тезисы будущих работ, и пересказ фронтовых сводок, и впечатления от прочитанных книг (с неизменным кратким изложением содержания)… И так — 150 страниц машинописного текста. Картина весьма пестрая, если не иметь привычки к чтению такого рода литературы — а ее имеют далеко не все. Очевидно, что для публикации нужно выбирать одну из тем дневника Снесарева. Но какую? Что в данном случае более важно, а что менее? Работая в историческом журнале, я, естест­венно, останавливался на том, что представляло бы интерес для любителей истории. Но что выбрать из дневников Снесарева для читателей литературно-художественного журнала? Ознакомившись снова с дневником 1916 года, я подумал, что это могли бы быть впечатления от прочитанных Снесаревым на фронте книг. Есть много критериев ценности художественного произведения, но один из них довольно редкий: “испы­тание” книги, что называется, в боевых условиях. Мы можем, например, выяснить, правдиво ли писатель пишет о смерти — об одной из главных тем мировой литературы. Снесарев предоставил нам такую возможность, разрушив, между прочим, некоторые литературные штампы. Писатели-баталисты часто заставляют своих героев-генералов читать на фронте Л. Тол-с­того — преимущественно “Войну и мир”. Толстой, таким образом, стал негласным чемпионом по “окопному чтению”. А вот Снесарев несколько иного мнения о Толстом: “Человек, всласть поживший, боится смерти и изо всех сил “спасается”, как это понимает. Много упоминает о болезнях. Заканчивает: “Е. б. ж.” (“Если буду жив”)… словом, кликушество, подска­занное боязнью смерти. И странно: природная злоба, самоуверенность и непогрешимость все же просвечиваются сквозь пиетизм”. Можно согла­шаться или не соглашаться с этим мнением, но факт остается фактом: русский бое­вой генерал, один из образованнейших людей своего времени, восприни­мал моральное учение Толстого именно так.