Наш Современник, 2004 № 07

В том же году, в июле 1997 года, умер классик русской гравюры народный художник России Ф. Д. Константинов — “последний из могикан”, ученик В. Фаворского. И хоть бы слово где сказали, что ушел из жизни известный художник, что это огромная потеря для изобразительного искусства России и т. д. Ни словечка… А вот где-то в Америке примерно в то же время один гомик, или “голубой”, я путаюсь в названиях, уложил другого, кутюрье Джанни Версаче, так телевидение об этом трепалось день и ночь.

Владимир Алексеевич, как и Леонид Максимович Леонов, сами выбрали меня как художника своих книг, и именно за гравюру. В “Приговоре” В. А. пишет: “Пойду в издательство “Молодая гвардия”, закажу хорошему художнику оформить мою книгу”. Этим художником оказался автор этих строк.

Знакомство

 

Тогда-то мы с ним и познакомились. У меня появилась мастерская, и я только что в нее въехал. Всё еще было неухожено и неуютно, но это уже была мастерская, в которой я стал работать и в которой были созданы почти все мои основные работы.

Солоухин пришел не один, а с дамой, которая скромно села на диван, а я стал его рисовать. Владимир Алексеевич был в замшевом пиджаке, как-то неуклюже, деревянно сидевшем на его широких плечах.

Мы тогда увлекались открытым письмом Ивана Самолвина к А. И. Сол­женицыну. Во время рисования В. А. читал вслух это послание. С чем был не согласен — бурно выражал свое недовольство.

За разговорами и чтением время пролетело быстро и незаметно. Это была первая наша встреча. Когда он уходил, я его предупредил, что на лестничной площадке, а это на 5-м этаже, очень низкая притолока, чтобы он не ударился об нее случайно. “Ладно”, — сказал предупреждённый мной писатель и, спускаясь вниз, стукнулся, не сильно правда, об нее головой.

Это было время, когда мы впервые по-настоящему стали ходить в церковь и очень увлекались проповедями о. Всеволода Шпиллера, красивого высокого седобородого старца; говорили, что он до революции был офицером, что было вполне вероятно — чувствовались в нем осанка и стать. Он был настоя­телем церкви Николы в Кузнецах. Часто по воскресным дням я ходил на службу, внимая его проповедям, дававшим мне столько в формировании моего мировоззрения, как, может быть, ничьи другие, да таковых было не так уж много. Конечно, были И. Н. Третьяков, Caшa Рогов, Михаил Антонов, и главное, о. Валериан Кречетов — низкий им поклон.

Но умудренный опытом о. Всеволод был для меня воплощением подлин­ной православной культуры, и, выходя из храма, я записывал его проповеди, восстанавливая в памяти все то, о чем он говорил.

Однажды в храме я встретил Владимира Алексеевича, значит, он тоже внимал проповедям о. Всеволода. Он опять был не один и, выходя из храма, еще в притворе надел шапку, правда, на улице была зима. Я тоже выходил и уже на улице окликнул его. Он поприветствовал меня, пошутил насчет моего полушубка и сказал, что готовится очередное издание “Венка сонетов”, он ждет его с нетерпением, так как оно ему очень нравится. На том и расстались. Но не надолго...

Городня

 

В том же 1976 году мои друзья расписывали храм Рождества Богородицы в Городне, где настоятелем был о. Алексей Злобин, будущий депутат расстрелянного в 1993 года Верховного совета. Так вот, друзья пригласили меня туда впервые на именины о. Алексея.

Уже там мне сказали, что, возможно, будет Владимир Солоухин. И когда шла торжественная служба по поводу тезоименитства о. Алексея, вошел Влади­мир Алексеевич. Они недавно познакомились и успели уже подру­житься. Он был несколько удивлен, увидев меня. Как это в одном месте, довольно далеко от Москвы, не договариваясь, могут встретиться два знакомых человека — поистине тесен мир.

Потом была трапеза, он сидел на почетном месте справа от батюшки, как бы заполняя собой все пространство. Даже на фоне довольно колоритных отцов Тверской епархии он выделялся своим довольно внушительным видом и характерным голосом. Первый тост был за ним, как и во все последующие годы, когда мы приезжали в Городню, если не было Тверского владыки или митрополита Таллинского и Эстонского Алексия, будущего Патриарха Московского и всея Руси, который и освящал престол отреставрированной древней части храма XIV века, где в некоторых местах сохранились еще остатки росписей.

В один из приездов к о. Алексею я познакомился с Зурабом Чавчавадзе, который приехал вместе с Владимиром Алексеевичем и своей женой Леной, высокой, красивой и решительной женщиной.

Тост, о котором я упомянул, был одним и тем же из года в год, так по крайней мере мне казалось. Смысл его был таков. Вот, дескать, если будущие исследователи будут восстанавливать историю этого места и дома, где мы находимся, то будут крайне удивлены. Как это в одно место, к одному человеку приезжают такие разные, казалось бы, люди, вернее, люди разных профессий, к примеру писатели, юристы, ученые, художники, и прибавлял каждый раз, показывая на меня: вот Сергей Харламов, например, духовенство и люди “известной профессии”, то есть сотрудники КГБ.