Наш Современник, 2004 № 06

“Плохо выполненная, — читаем в одном обзоре, — безвкусно задрапи­рованная и притом выпачканная фигурка поэта имеет необыкновенно жалкий вид”. “...Много крыльев и много голов, поднятых вверх, — читаем в другом, — много книг и еще больше черепицы — аляповатая модель копилки из Гостиного Двора...”. “Художнику, — злословит первый автор, — неизвестно почему, взду­малось нарядить бедного поэта чуть не в шубу и теплые сапоги. Очевидно, такой костюм очень стесняет поэта, и он решительно не знает, что ему делать с увесистой лирой, которой снабдил его на всякий случай художник...”. “...Множество карнизов с двумя почти летящими фигурами, — издевается второй, — спереди без движения музы, сзади таковым же Борисом, а с боков — двумя барельефами, а над всем этим утверждена статуя самого Пушкина в сюртуке, завернувшегося в тогу”.

Не вызвали насмешек только две модели — № 13 и 15. “...Фигуры, — писал “Гражданин”, — отличаются превосходной лепкой , красивым рисунком и замечательной экспрессией”. Когда жюри конкурса вскрыло конверты, то выяснилось, что эти модели сделаны Опекушиным. Оно отнес­лось более терпимо к работам скульпторов, чем петербургская пресса. Хотя и решено было не присуждать первой премии, пять скульпторов были удос­тоены поощрительных премий, и среди них первым назван А. М. Опекушин.

Конкурс решено было продолжить, увеличив его срок до года. Выставка моделей, устроенная в марте 1874 года в залах Академии наук, на этот раз вызвала интерес не только прессы, но и широкой публики. Залы ни дня не пустовали. Этот интерес подогревался горячими баталиями в газетах и журналах. Досталось всем, в том числе самым знаменитым скульпторам, кроме... Опекушина. Все тот же “Гражданин” выделил лишь три модели под № 2, 18, 19 и под девизом “Скульптор”. Обозревателя “Гражданина” особенно привлекла модель № 18. Она была выполнена без всяких излишеств и украшательств и отвечала как условиям конкурса, так и тем скромным финансовым средствам, которые были собраны по всенародной подписке. “...Если Комитет, — писал “Гражданин”, — будет поставлен в необходимость отказаться от мысли воспроизвести 2-й или 19-й № — за неимением средств, то, по нашему крайнему убеждению, ему решительно не на чем будет остановиться, кроме этой, хотя и весьма скромной композиции, но, во всяком случае, стоящей неизмеримо выше работ других соискателей конкурсной премии. Из остальных виденных нами проектов все (безусловно, все!) далеко ниже посредственности, а некоторые поражают даже таким абсолютным отсутствием не только того, что известно под именем искры вдохновения или хотя бы малейшего художественного такта, но даже изобличают в авторах их полное незнакомство как с деятельностью Пушкина, так и вообще с историей русской литературы...”.

Наряду с тем, что Пушкин оказался крепким орешком для скульпторов того времени, эти два конкурса выявили полную несостоятельность академи­ческой школы ваяния. Памятник Пушкину должен принадлежать народу, а значит, он и должен отвечать его глубоко народным, реалистическим пред­став­лениям о первом поэте России. Завитушки и финтифлюшки, украшавшие жизнь тогдашней знати, здесь были неуместны. Символично, что первым это понял именно Опекушин, плоть от плоти, кровь от крови своего народа.

И второй конкурс завершился лишь присуждением поощрительных премий Опекушину, Забелло и Боку. Была предпринята последняя, третья попытка испытать творческие силы русских скульпторов. Причем посчитали разумным провести это соревнование лишь между двумя скульпторами — А. М. Опе­кушиным и П. П. Забелло. Чтобы облегчить решение задачи, им было предло­жено изготовить в увеличенном размере по одной новой модели, исправив прежние по указанию небольшой комиссии экспертов в составе профессора архитектуры Д. И. Гримма, скульптора Лаврецкого и живописцев Келлера и Крамского.

В назначенный срок А. М. Опекушин представил... шесть проектов, П. П. За­белло — два. Однако к двум соревнующимся скульпторам неожиданно, с разрешения Комитета по сооружению памятника А. С. Пушкину, присоеди­нились академики И. Н. Шредер и М. М. Антокольский. Маститый Шредер, который в свое время безуспешно пытался учить технике лепки Микешина, не представлял собой серьезного конкурента. Он уже не в состоянии был преодолеть рутину старой академической школы.