Наш Современник, 2004 № 06

“Не надо ни одну строчку, ни единую запись воспринимать как “постоянную величину” взглядов и убеждений Свиридова, как раз и навсегда затвержённую им для себя истину в последней инстанции. Отнюдь не так!”

...Исследователь отечественного и мирового музыкального искусства Алек­сандр Сергеевич БЕЛОНЕНКО произнёс эти слова в беседе с автором читаемых вами заметок задолго до выхода книги “Музыка как судьба”. Фрагменты разговора (верней, нескольких многочасовых бесед) появлялись в культурно-просветительной прессе, но, мне думается, здесь уместно будет привести некоторые из них: горячие, исполненные непосредственных переживаний и тревоги за судьбу грядущего издания, они являются хорошим дополнением к предисловию, которым составитель предварил книгу дневников, мемуаров и писем своего великого родственника. Да, А. С. Белоненко — племянник Г. В. Свиридова, знавший его с самых ранних своих лет. Но об этом — несколько ниже, а сейчас — слова составителя, продолжающие его приведённую выше мысль:

“...Настоящей “константой” в духовном мире Георгия Васильевича была лишь его истовая и неколебимая любовь к Отечеству, лишь его ярая приверженность к созидательным силам русской нации, лишь его сыновняя привязанность к родной земле. Оценки же, которые он давал тем или иным явлениям искусства и жизни в разные времена, порой одним и тем же, как и художникам музыки, творцам словесности, общественно-политическим деятелям, — эти оценки могли даже очень сильно разниться меж собою — именно потому, что их автор менялся, развивался, рос и зрел. Но — естественно, органично менялся, как и его творчество.

...Однажды мой дядя сказал мне: “Моя музыка — это   и с т о р и я   м я т у щ е й с я   р у с с к о й  д у ш и”.   Кто-то, наверное, удивится: мол, как так, Свиридов, ставший символом верности себе, образцом бескомпромиссности в искусстве — и вдруг мятущаяся душа?! Но ведь иначе быть не могло у большого русского художника в XХ (да и в любом) веке... Пережить вместе с народом всё, что выпало на долю России в этом столетии, все исторические катаклизмы и сотрясения, не говоря уже о личных потерях (в самом раннем детстве пережил смерть отца, зарубленного деникинцами), — и при этом не стать художником с мятущейся душой — немыслимо. Но “мятущаяся” — значит идущая через борения, сомнения и тернии к свету, к истине. В конце концов, разве поэзия столь любимых моим дядей Пушкина, Блока и Есенина не была плодом мятущихся русских душ?! Была! — творением горящих душ русских гениев...”.

Это — лишь одно из многочисленных суждений А. С. Белоненко, составителя книги “Музыка как судьба” и автора предисловия и огромного свода подробных комментариев к ней о творческом наследии своего выдающегося родственника. И было бы крайне несправедливо не сказать здесь о той роли, которую сыграл музыковед и в деле сохранения этого наследия в целом, в том, чтобы к нам и к потомкам пришли все его страницы, и в издании книги, о которой идёт речь.

Ибо эта книга могла и не появиться на свет.

3

Да, вполне могло случиться так, что литературное наследие Г. В. Свиридова не стало бы достоянием читателей. По крайней мере, в эти дни. И не только лите­ра­турное...

Пожалуй, нет ничего горестнее для посмертной судьбы крупного творца духовно-культурных ценностей, оставившего множество ещё неведомых миру произведений, если не находится исследователей, настолько влюблённых в его творчество, что они способны пожертвовать прочими своими занятиями ради того, чтобы скрытые сокровища стали достоянием народа. И уж совсем худо, когда не находится и хранителей его наследия и оно может вообще пропасть, распы­литься... Такая чёрная участь грозила громаде свиридовских сочинений, оставав­шихся в черновиках на нотных станах, в записных книжках и тетрадях, на аудиокассетах, а то и на полях книг стихов и прозы, которые читал Георгий Васильевич. Всё это оставалось в его московской квартире на Большой Грузинской улице. Его жена Эльза Густавовна пережила его всего на несколько месяцев, а сын, филолог-японист Г. Г. Свиридов, умер за рубежом незадолго до кончины отца. Единственной правонаследницей оставалась младшая сестра композитора Тамара Васильевна, к тому времени, к 1998 году, уже очень пожилая женщина, жившая в Петербурге. А её старший сын, Александр Сергеевич Белоненко, автор многих исследовательских трудов об искусстве музыки, в то время был прорек­тором Санкт-Петербургской консерватории по научной работе. На его долю и выпали последние, скорбные хлопоты, когда завершилась земная жизнь его великого родственника. Но впереди были хлопоты иного толка, стократно более грандиозные — из тех, что зовутся деяниями...