Наш Современник, 2004 № 06

Ко времени приезда М. М. Антокольского на учебу в Петербургскую Академию художеств он лучше владел французским языком, чем русским. Сносно читать и неграмотно писать по-русски он научился лишь в 22 года. Уехав сразу же по окончании учебы за границу, он большую часть жизни провел в Париже, наведывался в Россию лишь для получения почетных званий, заказов и участия в конкурсах. Русский язык он не знал, и поэтому объяснимо его неприязненное отношение к тем, кто исповедовал российский патриотизм. Этим же, вероятно, объясняется его широкий разброс в выборе тем и героев своих произведений. То это Барух Спиноза, то Сократ, то Мефистофель, а то вдруг Нестор-летописец или Ермак.

Всю творческую жизнь — с 1868 года по год смерти — 1902-й — М. М. Анто­кольский упорно трудился над горельефом “Нападение инквизиции на евреев в Испании во время тайного празднования ими Пасхи”. Один из главных героев этого сложного по композиции и исполнению произведения Натан Мудрый, выполненный в нескольких вариантах, безо всякого сомнения, послужил прототипом другого знаменитого создания М. М. Антокольского — русского Царя Ивана Грозного. Схожесть черт лица того и другого очевидна.

Может быть, никто так глубоко не осознавал истинного предназначения ред­кого таланта М. М. Антокольского, как великий русский критик В. В. Стасов. Когда он узнал в 1902 году, что в мастерской скульптора вновь на станке горельеф “Инквизиция...”, он пришел в неописуемый восторг: “Я полон радости! — писал он в Париж. — Вы не меняете ничего коренного, Вы не изменяете прежней своей юношеской и сильной теме. Вы ее не разжижаете, не расслабляете, не калечите — и я в великом восхищении! Vivat, ура-ура-ура! “Инквизиция” остается инквизицией, и Вы не подсовываете никакого “христианства” вместо нее”.

Что бы великому критику и другу Антокольского раньше убедить его глубже разрабатывать тему своего народа, а не вторгаться с такой настырностью в интимные национальные сферы другого народа, у которого есть свои гении и свое видение жизни в искусстве, и, может быть, тогда не было бы острых конфликтов между “демократом” М. М. Антокольским и его покровителями В. В. Стасовым и И. С. Тургеневым, с одной стороны, и “патриотами” (читай антисемитами), русофилами А. М. Опекушиным, М. О. Микешиным, М. А. Чижо­вым, с другой. Выиграли бы обе стороны, и не возникали бы “национальные мотивы” во взаимоотношениях бойкого на язык М. М. Антокольского с молчаливым А. М. Опекушиным. И не было бы категоричного приговора, выне­сенного Опекушину в пятитомнике Игоря Эммануиловича Грабаря: “плохой техник”, “автор одного памятника” (19). И не дотянулся бы через сто лет этот вонючий шлейф аж до нас.

На бумаге в творческом споре вроде бы победил М. М. Антокольский. О нем написаны десятки увесистых томов, выпущены дорогие альбомы, изданы его газетные и журнальные статьи и даже переписка. Его прах покоится на Преобра­женском кладбище в Петербурге под высокой гранитной стелой, на которой высечены названия произведений М. М. Антокольского и религиозные изречения на еврейском языке.

Александр Михайлович Опекушин дожил до глубокой старости, сподо­бился увидеть плоды Октябрьского переворота. Все имущество бывшего крепостного крестьянина, а затем академика-”буржуя” было конфисковано. После ленинского декрета “О снятии памятников, воздвигнутых в честь Царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской социалистической революции” от 12 апреля 1918 года большая часть скульптур работы А. М. Опеку­шина была уничтожена. К счастью, сохранились его памятники Пушкину в Москве, Петербурге и Кишиневе, Лермонтову в Пятигорске, Карлу Бэру в Тарту, скульптуры, барельефы и горельефы, украшающие некоторые здания Петербурга и Москвы, мемориальные работы в Петербурге. Советская власть довела семью А. М. Опекушина до полной нищеты. Чтобы не умереть с голоду, глубокий старик с тремя дочерьми вынужден был бросить дом и уехать из Петрограда в ярославскую деревню Рыбницы, где поселился в чужом доме. Похоронен он на убогом деревенском кладбище. Во всей Советской России нашлась одна-единственная малоформатная газетка “Сельский кооператор”, которая заметила смерть скульптора и напечатала небольшой некролог. За 70 с лишним лет Советской власти о скульпторе А. М. Опекушине было издано три тоненьких брошюрки. Академия художеств СССР, в списках которой он значился, не удосужилась составить и издать хотя бы каталог обширного творческого наследия выдающегося мастера русской монументальной скульптуры. Но вернемся в восьмидесятые годы XIX века.

 

Памятник М. Ю. Лермонтову