Любителей поэзии среди десантников оказалось немало. Кто-то с собственными вариациями стал читать строки из “Василия Теркина”: “Нет, ребята, я не гордый, не заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне орден, я согласен на медаль... На медаль — и то не к спеху, вот закончится война, вот в деревню я приеду, вот тогда медаль — нужна...”.
Другой вспомнил “Жди меня” Симонова, третий “Землянку” Суркова, и пошло-поехало. Сердца начинали оттаивать. Больше всего люди говорили о будущей мирной жизни: о том, кто куда поедет, чем станет заниматься, какую профессию облюбует и т. п. Чувствовалось, что десантники устали от долгой кровавой войны.
— Скорее бы вернуться в родные края и начать жизнь для себя, для семьи, для страны всей, — заключил сталинградский учитель, и все его дружно поддержали.
Кто-то даже тихонько, грустно запел:
Эх, как бы дожить бы
До свадьбы-женитьбы
И обнять любимую свою...
...Слушая бередящие душу разговоры, я про себя подумал: сколько же труда, солдатского пота, горечи и обид пронесли эти люди в своих сердцах за четыре года войны. Сначала они, как и я сам, под натиском превосходящих сил гитлеровских орд с тяжелыми боями отступали от наших западных границ на восток, мужественно защищали Москву, Ленинград, Воронеж, Сталинград и другие города. Потом, собравшись с силами, перешли в наступление и упорно пробивались на запад по разоренной, испепеленной, сырой от слез и крови родной земле. Путь этот отмечен миллионами могил. И теперь вот уже год, как эти вдоволь настрадавшиеся и навоевавшиеся бойцы так же мужественно и решительно освобождают от врага землю Европы. И, может быть, снова тысячами могил будет отмечен их путь.
И горы покорились
Во время очередной остановки я подошел к комбригу, который по рации принимал донесение от командира танкового батальона, действовавшего в головном отряде уже на чехословацкой территории. Тот доносил:
— Дальше продвигаться не можем. Сплошные ущелья и отроги. На узких лесных дорогах немцы устроили завалы из толстых бревен, закрученных колючей проволокой, а между ними напичкали противопехотные и противотанковые мины. Пришлите саперов...
Комбриг тут же формирует небольшую группу опытных минеров, указывает по карте местонахождение батальона и отправляет их в путь...
Кстати, саперы в этом марш-броске потрудились как следует, даже, можно сказать, на славу, непрерывно обследуя, расчищая от мин и прокладывая дороги танкистам. Непосредственно в предгорьях, где действовала бригада, никаких обходных путей не оказалось. Свернув с дороги, можно было завалиться в пропасть, очутиться на непроходимых горных кручах, заросших лесами. Приходилось расчищать завалы, обезвреживать минные поля, сбивать огнем вражеские подразделения, прикрывавшие эти очаги сопротивления.
Тяжело поднимались танки на кручи Рудных гор. Натруженно работали моторы, перегретые машины задыхались и делали частые остановки. Командир все видел и знал. Его приказы подхлестывали: “Топчетесь! Быстрее — вперед!”. А тут еще пражская радиостанция взывала о помощи. Все понимали нетерпение восставших, сами заражались им. И все же последние километры горного хребта удалось преодолеть с большим трудом. Не выдерживали тормоза, вода в радиаторах закипала, нередко машины пятились по круче назад. Автоматчики, связисты, минеры то и дело толкали плечами машины, тащили на руках пушки и минометы. Да и сами механики-водители танков, используя все свое мастерство, совершали порой почти невозможное. И общие старания были вознаграждены: почти все танки успешно преодолели подъем на главный хребет Рудных гор и благополучно спустились с него. Перед ними открылись живописные долины и лесистые пригорки чехословацкой земли.
Повеселевший полковник Драгунский вдохновенно рассказывал:
— Слышу вдоль колонны сквозь рев моторов, сквозь скрип и лязг гусениц зычный голос командарма генерала Павла Семеновича Рыбалко: “Командира бригады в голову колонны!..”. Добираясь до батальона Гулеватого, я думал: “Зачем это меня?”. Ведь сделано как будто все: только что уточнил задачу авангардному подразделению, проинструктировал его, выслал разведку. Но еще издали заметил на дороге легковые машины, на обочине стоял бронетранспортер с автоматчиками. А когда подъехал вплотную, увидел командарма в окружении генералов и офицеров штаба армии. Соскочив с машины, я подтянулся и приготовился доложить о трудном ночном броске и о готовности бригады к дальнейшему маршу. Но командарм не дал мне и слова сказать.
— Почему стоите на месте? — строго спросил он. — Калинин и Попов уже на подходе к Праге.
— Через несколько минут выступаю.
— Хорошо, — уже более мягко сказал Павел Семенович. — Сегодня ночью надо вступить в Прагу. В бои не ввязывайтесь. Противник уже обречен, но мы должны спасти столицу Чехословакии от разрушения. Главное — быстрота, натиск, внезапность. Конев требует этого. — Затем командарм расспросил о состоянии бригады, о запасах продовольствия, наличии горючего.
— Дотянем, товарищ генерал, — заверил я.