Наш Современник, 2004 № 04

Поэтому большим подарком для проводников толерантности стало опубли­кованное в молодежном журнале высказывание одного из клириков нашей Церкви, имеющего репутацию выдающегося миссионера и полемиста. Может, в полемическом задоре, может, еще по какой-то причине он повторил мнение некоторых протестантских сект и ультралиберальных католиков, противо­поставляющих себя политике Ватикана. На вопрос, может ли гомосексуалист быть православным священником, этот клирик ответил: “Да, может. При условии, если он, как и человек нормальной сексуальной ориентации, умеет контролировать свое влечение”. Ответ вопиющий не только по содержанию (православный священник — содомит!), но и по своему иезуитскому лукав­ству. Что значит “контролировать влечение”? Не кидаться на всех подряд или только в церковной ограде вести себя сдержанно? А может, вовсе не преда­ваться этому пороку? (Похоже, автор высказывания имел в виду именно третий вариант, поскольку уточнил, проявив нехарактерную для священно­служителя приверженность к политкорректному новоязу, что на священство не может претендовать “ПРАКТИКУЮЩИЙ гомосексуалист”.) Но тогда как будет обнаружен порок? Остается лишь гадать. Наверное, по нечистым помыслам. В том же новоязе для этого есть свой термин: “латентный (т. е. скрытый) гомо­сексуализм”. Но Православие учит отсекать греховные помыслы (тем более такие грязные), а не делать их частью себя, придавая им статус лич­ностных свойств. В общем, как ни крути, подобные сентенции не лезут ни в какие ворота, кроме безразмерных врат толерантности. Прельстительно безразмерных, как врата ада.

Но в целом наша Церковь, конечно, проявляет вопиющую, с точки зрения современных либералов, косность и нетерпимость к греху. То ли дело на Западе! Никогда не забудем католического священника, встреченного нами в мюнхенском центре для детей-инвалидов. Рассказывая о своей “карита­тивной деятельности” (так нынче и у нас в некоторых изданиях именуют дела милосердия), он добавил, что на церкви лежит огромная вина перед миром, ведь она была так немилосердна: запрещала людям свободный секс и пугала их адом.

Мы тогда решили, что бедняга малость не в своем уме... У него и глаза как-то странно, фосфорически вспыхивали, особенно когда он рассказывал о больных крошках, которым так не хватает ласки, нежных прикосновений... Но чуть позже нам стало известно, что это не мнение отдельно взятого безумца, а вполне стандартные взгляды либеральных католиков.

 

Страх, но  не  Божий

 

В перестроечное время, когда наша Церковь была в ослабленном состоянии, реформаторы-западники направили главные усилия на разрушение экономики, объясняя народу, что строить новую жизнь нужно на хорошо расчищенной площадке. С Церковью тогда даже заигрывали. Циникам, стоящим у власти, не приходило в голову, что не все отнесутся к восстанов­ленным храмам просто как к историко-этнографическим декорациям, — они по себе судили о целом народе. А получилось все по-другому. Люди стали приходить в церковь, как возвращаются домой. На наших глазах слово “религия” обрело свой первоначальный смысл: восстанавливалась связь человека с Богом. И реформаторы невольно этому восстановлению способст­вовали. Чем яростнее они сокрушали привычные жизненные опоры, тем больше людей искали новой опоры в храме. А поняв, что эта опора подлинная, приводили туда других.

Не предполагали либералы и того, что вместе с духовными опорами верующие начнут обретать здоровый нравственный иммунитет, а потому будут давать совсем не толерантную реакцию на различные антигены зла. Вот и слышим мы сейчас истеричные вопли о “клерикальном большевизме”, о ко­мисса­рах в рясах, под дулом пистолета сгоняющих детей на уроки Закона Божия.

“Откуда такая агрессия? — удивляются культурноориентированные люди. — Что плохого, если школьники узнают, кому посвящены два государственных праздника: Рождество и Пасха? Узнают, что такое крещенская вода, за которой они раз в году простаивают вместе со взрослыми в длинных очередях?”.

Хоть психология и стала в наше время модной областью знаний, видимо, не все еще понимают, что агрессия — обратная сторона страха. Мы в этом многократно убеждались, работая с трудными детьми и подростками. Чем ярче проявляется агрессия, тем глубже на дне души спрятаны непереваренные страхи. И в истории с факультативом “Основы православной культуры” агрессия имеет то же самое происхождение: страх.

Но чего уж так боятся эти люди, которые в начале 90-х не побоялись обрушить целую страну, сломав столько судеб, погубив столько жизней? Чем их так напугал необязательный и якобы никому в нашем светском демокра­тическом государстве не нужный курс?

 

Уроки  Вавилона