Наш Современник, 2003 № 12

Можем ли мы сегодня утверждать, что соразмерна недугу крепость русского народного организма и что народ сохранил в себе запас силы неистраченной? Что он не поддался никаким опасным искушениям и соблазнам, не освятил добровольным участием в нарушении своего внутреннего строя? Увы... Эти 100 с лишним лет были, может, самыми страшными в судьбе русского народа, а значит, и всего славянства: две мировые войны, три обрушенные на Россию революции, гражданская война, коллективизация, еще одна революция и расколлективизация. И в этих кровавых внутрирусских войнах гибли лучшие из лучших. В течение этих 100 с лишним лет шел жестокий и целенаправленный геноцид русского народа, как, впрочем, параллельно шел геноцид сербов, болгар, окатоличившихся поляков, которые давно перестали быть хозяевами в своей стране, а русский народ, вместо того чтобы противостоять геноциду, как бы даже содействовал ему. А если и противо­действовал, то только тем, что по-прежнему “не уложился ни в одну из заготовленных форм заграничного идеала — и этим своим безучастием, бездеятельностью, этою своей благодетельною неподвижностью... спас себя и нас”.

Но сколько можно спасаться лишь бездействием и благодетельною неподвижностью? И так ли уж они благодетельны? На самом деле — спас ли он этим себя? He обманываем ли мы сами себя? Не идеализировали ли братья Аксаковы русского человека? Константин Сергеевич возводил в достоинство, грубо говоря, “негосударственность” русского человека, но достоинство ли это, если на шею нам садятся все, кому только не лень? А мы при этом претендуем на ответственность за все славянство и даже за все человечество.

И можно ли по-прежнему продолжать называть русский народ великим? Ничто так не вредит ныне русскому народу, как ложное представление о самом себе. Горькая правда полезнее сладкой лжи, а правда такова, что великим в последний раз он показал себя в годы Великой Отечественной войны.

Точит душу мысль: может, идея спасительного славянского единства — всего лишь миф, к тому же не совсем безобидный, вопреки исторической действительности и предопределенности созданный славянофилами и наиболее талантливо выраженный братьями К. С. и И. С. Аксаковыми? Может, он был не так опасен, пока витал, скажем, на филологическом уровне, но стал губительным для России, когда нашлись люди, которые попытались внедрить его в жизнь? Словно это было против Божьей воли. Ведь признаемся, наконец, себе, что, загоревшись или заболев идеей славянского единства, Россия в 1914 году, объявив войну в защиту Сербии, обрекла себя на гибель. Может, не случайно Бог еще во мраке веков дал нам разбежаться на западных, восточных и южных славян? Может, мы больше чувствуем свое братство, пока врозь? А стоит нам лишь сделать попытку собраться вместе, как начинаем выяснять между собой отношения.

Может, действительно, идея славянского единства оказалась пагубной для России? Может, феномен И. С. Аксакова сыграл отрицательную роль в ее истории? Вместо того чтобы заняться собой, Россия бросилась спасать других, а в это время ее уже вовсю ел внутренний червь. И что вместо благодарности, кроме подозрительности, получила Россия в результате этой идеи: она была втянута в Первую мировую войну, которая тайной беззакония была переведена в гражданскую, в самоуничтожение русского народа. И не бросились спасть ее ни болгары, ни сербы. Братья-чехи,  думая исключительно о своей шкуре, потянулись эшелонами на восток, по пути грабя Россию хуже интервентов, и в конце концов сдали большевикам верховного правителя России А. В. Колчака, стоило ему только прояснить свою позицию по поводу будущего России.