Наш Современник, 2003 № 12

А вот фото с карандашного рисунка И. Е. Репина “Ф. В. Чижов на смерт­ном одре”. Рисунок, который сегодня хранится в Государственной Третья­ковской галерее, был сделан в день кончины Федора Васильевича. Симонова пишет, что потом Репин сделал по рисунку картину и подарил ее С. И. Мамон­тову. История имела свое продолжение. Недавно мне в руки попал прекрас­ный альбом-каталог “100 произведений русской живописи XVIII — начала XX веков из собрания Архангельского музея изобразительных искусств” (Архангельск, 2001). В альбоме — цветное фото с этой картины И. Е. Репина, которая после ареста С. И. Мамонтова в 1903 г. на аукционе была приобретена художником И. Остроуховым, потом попала к знаменитой балерине Е. В. Гель­цер, а после этого у сестры балерины Т. В. Гельцер картина была куплена Архангельским музеем — музеем города, железную дорогу к которому из Москвы финансировал Федор Васильевич Чижов. Вот так распорядилась история.

По прочтении книги И. А. Симоновой о Ф. В. Чижове остается ощущение благодарности к автору, нашего долга перед теми, о ком мы в силу разных причин забывали на долгие годы. А когда речь идет о человеке, сотворившем так много для России, о Федоре Васильевиче Чижове, хочется сделать всё, чтобы имя это помнили соотечественники.

 

Алексей Кожевников • "Не величие, а — уникальность..." (Наш современник N12 2003)

 

“Не величие, а — уникальность…”

 

Валентина Иванова. Записки литературного раба.

М. ,  Советский писатель, 2003

 

Судьбы наших выдающихся соотечественников, их духовные искания, ошибки и свершения — какая ещё тема может потребовать от исследователя, литератора особой деликатности и ответственности? Увы, сегодня это не является необходимой профессиональной и нравственной нормой — в особенности если предметом обсуждения является наше недавнее прошлое. Прерванная на взлёте, втоптанная в грязь великая советская эпоха с её ярчайшей и трагической историей, неповторимой культурой, выдающимися деятелями искусства в наши дни превратилась в доходную статью для окололитературных мошенников и разного рода “воспоминателей”. Тем дороже для нас любое непредвзятое суждение, свидетельство о великих гражданах России. К числу таких интересных (возможно, в чем-то и спорных) свидетельств можно отнести книгу мемуарных очерков российского прозаика, журналиста Валентины Ивановой “Записки литературного раба”.

Рассказывая о своих встречах с известными деятелями советского искусства (в годы работы В. Ивановой собкором ряда центральных газет), автор отмечает: “В записках этих я… попыталась описать столкновение суровой будничной прозы и ярчайших откровений. А этими откровениями и были мои встречи с так называемыми великими людьми, которые перед тобой становились вдруг самыми обыкновенными. Но нет — и это неправильно… Обыкновенными их делает лихая, циничная сегодняшняя журналистика. А нам, мне нужно было сохранить в тогдашней их обыкновенности — величие. Да нет, опять не то слово — выспренне. Не величие, а — уникальность. Исключительность”.

Галерея портретов деятелей советского искусства, представленная на страницах книги В. Ивановой, широка и разнообразна, каждый из собеседников журналиста — личность сложная, интересная, “взрывная” (что, возможно, и отличает талантливого человека от простых смертных). Отсюда некоторый субъективизм в оценках и суждениях автора книги, что вполне оправданно — ведь речь идет о таких ярких именах, как писатель Ч. Айтматов, кинорежиссеры С. Бондарчук, С. Герасимов, Н. Губенко, М. Хуциев, актеры М. Бернес, М. Ладынина, В. Тихонов, Н. Черкасов… Мы же остановимся на тех фрагментах из книги В. Ивановой, в которых рассказывается о встречах автора с В. Шукшиным.

Знакомство автора книги с писателем и кинорежиссером Василием Макаровичем Шукшиным состоялось в начале 1970-х. Вот как вспоминает об этом В. Иванова: “…Это была инициатива тогдашнего редактора издательства “Искусство” Валерия Фомина. Он задумал новое издание “Панорама”. И в него должен был войти материал Шукшина под названием “Пластика фильма”. Как-то мне сразу показалось во всем этом нечто необычное, искусственное, что ли, — ну, подумайте сами, Шукшин и какая-то там пластика. Что-то, одним словом, очень неоэлитарное, совсем не вяжущееся с фигурой Шукшина, как она нам всем представлялась… Пришла к нему, помнится, летом, он был один, Федосеева куда-то уехала. И прежде всего меня поразила квартира… Фактически это была одна комната, разгороженная на две. И в ней жили четыре человека — он, жена и две дочки. Когда вошла, то узрела невообра­зимый, жуткий хаос: грязные кастрюли, сковородки, тарелки, тряпки… Шукшин долго разгребал, расчищал место, где бы мы с ним могли распо­ложиться…