Наш Современник, 2003 № 10

На мое сетованье на то, что молодежь иногда не читает стихов того или иного автора из боязни подпасть под влияние, сказал: “Ребенок, который боится темноты, должен, чтобы преодолеть страх, войти в темную комнату и убедиться, что ничего страшного там нет. Поэт, не желающий подпасть под влияние, должен прежде всего знать и то, что его пугает”.

О “подтексте” сказал, что он не любит этого слова.

 

Записки секретаря парткома

13 ноября 1979 г.

Сегодня меня избрали секретарем парткома вместо умершего Михаила Ивановича Барышева. Целых три месяца я пытался уйти от этого избрания. Мы уже давно договорились с Шундиком, что я пойду к нему главным редактором издательства. Но в ЦК КПСС и в горкоме настояли на том, чтобы я принимал дела секретаря парткома. Понимаю, как тяжела эта шапка Мономаха в государстве московских писателей, где каждый убежден, что он единственный и незаменимый и что только для выявления его творческого “я” создана Вселенная со всеми ее галактиками и метагалакти­ками, со всеми крабовидными туманностями и звездными системами. На парткоме были секретарь райкома И. Б. Бугаев, зам. зав. отделом культуры горкома В. Я. Савватеев и 13 членов парткома. Почти как в “Тайной вечере”. Если мне предназначается роль Христа, то кто же взял на себя роль Иуды?

Впрочем, проголосовали все “за”, и вся процедура избрания заняла 5 минут.

17 ноября.

Первым, кто навестил меня в роли секретаря парткома, был Елизар Мальцев. Он принес заявление на Василия Рослякова. Как явствует из заявления, Росляков давно и настойчиво описывает в своих рассказах ближайшее литературное окружение, совершенно не церемонясь и не выбирая выражений. Дошла очередь и до Елизара Мальцева. Он выведен в какой-то очередной повестушке Рослякова красками столь не радужными, что молчать об этом Мальцев не счел возможным. В заявлении и в разговоре Мальцев тоже не жалует своего бывшего приятеля. Подонок, “пьяница”, “дерьмо”. Это еще не худшее, что он позволил себе сказать в адрес Рослякова.

Боже, за что ты меня наказываешь, что я должен терпеливо выслушивать все эти личные дрязги, проявляя максимум партийной внимательности и объективности!

— Позвольте прийти в себя после недавнего избрания, — только и сказал я Мальцеву. — Проведу отчетное собрание, и тогда займемся “художествами” Рослякова.

18 ноября.

Был сегодня в горкоме у Савватеева. Начинается “обкатка” моего доклада: “Тут надо оттенить значение последних постановлений”, “тут надо дать более четкую формулировку партийной политике в области литературы”, “тут надо подчеркнуть роль горкома и его первого секретаря   т о в.   Г р и- ш и н а”, “тут надо подсократить названные имена и обязательно назвать таких-то и таких-то”. Тысячи мелких пометок, правок, придирок. Постигаю науку “консолидации”, “компромиссов”, “сдержанности”, “партийной взвешенности” и еще многих “аций” и “стей”, без которых, оказывается, по нынешним временам совершенно нельзя обойтись. В нашем огромном партийном аппарате есть особая прослойка людей, которые только и заняты этим “сглаживанием”, приведением всех и всего к единому, привычному стандарту, людей, боящихся живого резкого слова, вспышки чувства, страстности, малейшей субъективности в подходе к явлениям искусства, жизни, политики. Из-под их вежливого, но упрямого катка все выходит сплющенным, сморщенным, смирным, пригодным и для свадеб, и для похорон.

20 ноября 1979 г.

Оказывается, в парткоме были люди, страстно желающие занять место, на которое меня, как “упрямого осла”, гнали общими усилиями отделы культуры ЦК и МГК. Два моих зама неожиданно утратили интерес к партработе, хотя за неделю до этого дневали и ночевали в парткоме. Да я бы каждому из них платил по две сотни рублей в месяц в течение целого года, только бы они помогли мне освободиться от тяжести креста, взваленного мне на спину.

Идут встречи с парторгом М. С. Колесниковым, с секретарем писательской организации Ф. Ф. Кузнецовым, секретарем райкома И. Б. Бугаевым, зам. зав. отделом ЦК КПСС А. А. Беляевым.