Наш Современник, 2003 № 07

В самый канун битвы корреспондентские обязанности привели меня в один из стрелковых полков 6-й гвардейской армии, занимавшей оборону север­нее Белгорода. Нe только с помощью стереотрубы или бинокля, но и невооруженным глазом был хорошо виден передний край фашистских войск. После нашего мощного артогня враг притаился, замер. Тишина стояла необыч­ная для фронтовой полосы, точнее сказать, гнетущая. Больно было смотреть на плодородные поля, многократно перепаханные траншеями, снарядами, минами и бомбами — немецкими и нашими. В раскаленном воздухе висели густая пыль и смрад.

Полная неопределенность царила и на стороне советского командования. Трудно было представить, с каким трепетным волнением ожидали результатов наших действий представители Ставки Г. Жуков и А. Василевский, командую­щие фронтами К. Рокоссовский и Н. Ватутин, а также командующие армиями, которым были известны планы высшего советского командования на летний период 1943 года. Например, командующий 6-й гвардейской армией генерал-лейтенант И. М. Чистяков, при штабе которого находился своеобразный корпункт нашей фронтовой газеты, потом рассказывал нам, журналистам:

— Всех тревожило одно: пойдут немцы в наступление сразу же после нашей артподготовки или нет? Это — главное. Но и другая мысль беспокоила: не ударили ли мы по пустому месту? Уже больше двух часов прошло со времени нашей артподготовки, а противник молчит, не наступает. Вдруг звонит по ВЧ генерал Ватутин и спрашивает меня: “По данным вашей разведки, немцы должны уже давно наступать”. Я молчу: ничего утешительного сказать ему не могу. А он продолжает:

— Не потратили ли мы несколько вагонов боеприпасов напрасно? Тогда, считай, влипли мы с тобой в историю…

Слова эти резанули по сердцу. Но в это самое мгновение послышался отдаленный гул моторов, и я с облегчением буквально закричал в трубку:

—Товарищ командующий, слышен гул моторов! Приближаются… враже­ские танки! Да вот и артиллерия его заговорила.

— Ясно. Желаю успехов! — ответил мне Николай Федорович и повесил трубку.

Лишь в 4 часа 30 минут, то есть с опозданием почти на 2 часа, а кое-где и позже, гитлеровцы, придя в себя, начали свою артподготовку. Она была хотя и ослабленной, но тоже ожесточенной. Вскоре в воздухе появилась и фашистская авиация. Загрохотало, загудело все вокруг. Вражеские войска начали осуществлять свое заранее спланированное наступление. И снова по всему фронту все покрылось сплошным грохотом орудий разных систем и калибров.

 

...Слева от нашего наблюдательного пункта мы с тревогой увидели, как, несмотря на героические действия советских воинов, вражеские танки прорвались сквозь сложные инженерные сооружения — рвы и завалы. Со страшным ревом они проутюжили и разрушили траншеи стрелковых подраз­делений и устремились в глубь нашей обороны. Тут же незамедлительно в дело вступили грозная советская артиллерия и минометы. Были приняты и другие меры, чтобы локализовать прорыв вражеских танков. Не легче было и справа. На позиции огневого взвода лейтенанта Фельдинова двигалось около двадцати вражеских машин. Наводчики обоих оставшихся в исправности орудий, красноармейцы Романов и Зайцев, выбрали себе по танку и, взяв их в перекрестье панорамы, выжидали наиболее удобного момента для выстрела.

Грохот боя перекрывал рев моторов. Казалось, еще несколько минут — и вражеские машины прорвутся в наш тыл. Но взводный почему-то молчал.

Видим, чувствуем: нервы артиллеристов напряжены до предела, а танки подходят все ближе. Триста метров, двести... Наконец лейтенант выдохнул:

— Огонь!

Мгновенно заработали оба орудия. Романов первым же снарядом угодил в моторную часть “тигра”, чуть повернувшегося боком, и он вспыхнул. Зайцев сразил “свой” со второго снаряда. Оба наводчика тут же перенесли огонь на другие цели, и через минуту Романов поджег второй танк, потом третий и четвертый... Зайцев тоже подбил вторую и третью машины. Сильный огонь вели и другие орудия, что стояли позади взвода. Уцелевшие танки сначала сбавили ход, а потом вовсе остановились, прикрываясь высоткой, заросшей кустарником.

В это время с фланга на огневой рубеж артиллеристов ринулась  немецкая пехота. У орудия остались только наводчики, остальные артиллеристы схва­тились за автоматы. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка: выстрелы в упор, резкие удары прикладом. Кто лишился оружия, действовал саперной лопаткой, ножом, чем попало. А наводчики все это время не отрывались от панорам. И не зря: вражеские танкисты, увидев рукопашный бой на огневых позициях, снова устремились в атаку. Однако стрелять по пушкам они не могли — попали бы и по своим. Решили действовать гусеницами… Подтас­кивать снаряды, заряжать, наводить орудия на цель и стрелять пришлось одним наводчикам. Темп ведения огня, естественно, снизился, и вражеские машины подошли почти вплотную к огневым позициям. Зайцев поджег танк в тридцати метрах от своего орудия. Романов — чуть дальше. Через две-три минуты удалось подбить еще по танку.