В памяти моей отчетливо запечатлелся и другой день. Я стою на берегу Волги. Ее я вижу впервые после войны. Там мой дом, к нему — дорога. Да ведь эта дорога всегда была со мной! Какой огненной полоской промелькнула она там, за камнем, на полуострове Сырве! Иду. И чем ближе, тем явственней слышу голос сержанта Нины Келамовой, звучащий тогда под Великими Луками в землянке в морозную, вьюжную новогоднюю ночь наступающего 43-го года:
Иду по знакомой дорожке,
Вдали голубое крыльцо,
Я вижу в знакомом окошке
Твое дорогое лицо...
Тогда я видел перед собой незабываемое, вечно дорогое лицо мамы. Она не дождалась меня... Сколько сынов за время войны остались без матерей! Но больше осталось матерей, которые никогда не увидят своих сыновей.
Мать русского, мать белоруса, мать эстонца, мать украинца, мать казаха, а боль одна — безысходная, неутешная. Я видел Долорес Ибаррури перед памятником своему сыну Рубену Руису, погибшему далеко от Испании, на подступах к русскому городу-герою. Сколько мужества и страдания в ее прекрасном лице. Руис умер со словами: “Но пасаран!” — “Они не пройдут!” — как умирали и Казари, Тропихин, Варченко, и Валя Кикс, Миллер, Россе, Ковальчук... Их кровь, как кровь миллионов павших защитников Союза Советских Социалистических Республик, сцементировала землю, о крепость которой разбились немецкие орды. Когда я гляжу на Мамаев курган, то вижу их перед величественным символом Матери-Родины. Они стоят, как стояли на фронте, в едином несгибаемом строю.
Из книги “Музыка как судьба” (продолжение) (Наш современник N6 2003)
георгий Свиридов
* * *
Жизнь наполнена сплошным, глубочайшим мраком. Этот мрак — бесконечность,
Художник различает свет, как бы ни был мал иной раз источник, и возглашает этот свет. Чем ни более он
Долго ли продолжается такое свечение? Постоянен ли подобный свет мира? На это можно твердо сказать — нет. Такая вспышка, конечно, не есть постоянный, ровный свет. Да и есть ли такой? Может ли он быть вообще, длительный, ровный свет, наверное, есть.
Эпохи, в которые расцветало искусство, наиболее великое: например, Греческая трагедия, Шекспир, были очень короткие. Русское возрождение XIX века было ступенчатым движением с перерывами.
* * *
* * *
Функция души — не рационального, то, чем человек менее всего может управлять. Такая простота часто произносится с эпитетом божественная, необъяснимая, удивительная, вдохновенная, вызывающая восхищение. Только такая простота ценна в искусстве. Вымышленная простота, т. е. нарочитый примитивизм, — такая же манерность, как и нарочитая сложность. Ценна простота только вдохновенная, простота — как откровение, озарение. Подобную простоту нельзя сконструировать, она — результат вдохновения, озарения, откровения. Ее трудно анализировать и ей нельзя научить. Подобная божественная простота Глинки, Моцарта, Шопена обычно соединена с душевной глубиной, каковую также нельзя измыслить.
В наше время появляется очень много измышленного искусства.
“Будет поэзия без поэзии, где все будет заключаться в делании, будет мануфактур-поэзия”.
Гете36
Серьезная тема!!
* * *
Скоморохи и скоморошество
Стравинский начал служить “русскому” богатому искусству главным образом за границей (сначала русской буржуазии, потом эмигрантству, потом американо-еврейским дельцам и меценатам). А под конец писал “Библейские” (якобы!) сочинения по заказу государства Израиль. Все это не отнимает у него таланта, напротив — его большой талант дорого им и продавался.