Наш Современник, 2002 № 12

Взялся за дело с затаенной мыслью сказать людям новое, объяснить, почему, зачем, куда. Заодно и читателю видно будет, как он пришел к отказу от марксизма, измене учению, которое был поставлен охранять. Отступнику всегда хочется оправдаться, потому что он знает, что предал. Чем больше вокруг таких же, как он, тем легче ему жить, тем крепче вера в правоту содеянного. Ведь написал же Иуда свое евангелие, предав Христа. Значит, была в нем смертная тоска, желание объяснить и объясниться. Не дошла до нас его книга. Другие апостолы, как говорят, сочли за благо уничтожить ее. Чего читать-то? И так все ясно. Предатель — он и есть предатель. На нем вся вина.

“Меня так выставить не получится, — думал Тыковлев. — Шалишь! XX век сейчас. Рукописи не горят. Я по себе крепкую и истинную правду оставлю”.

Писалось легко. Тыковлев вскоре нашел необходимый ему ключ. Он был прост. Вспоминай, чему учил людей ранее, а теперь пункт за пунктом все отрицай и утверждай прямо противоположное. Сколько раз возглашал, что марксизм-ленинизм — это живое всепобеждающее творческое учение. Теперь пиши, что марксизм — это торжество застывших догм. Учил раньше школьников с пятого класса, что человеческая история есть история борьбы классов, борьбы между бедными и богатыми, теперь говори, что история есть процесс сотрудничества и солидарности классов, взаимного дополнения ими друг друга. Говорил раньше, что социализм — это светлое будущее всего человечества, теперь доказывай, что это замедление социально-исторического развития, нарастающее отставание от мирового цивилизационного процесса, распад морали и разложение традиций.

Тыковлев все более входил в раж. Одним махом разрешил основное философ­ское противоречие между материей и сознанием, объявил истмат красивой утопией, разгромил социальную действительность реального социализма. С воодушев­лением написал, что повсюду, где утверждался социализм, он нес с собой репрессии, духовный и политический гнет, диктат серости и некомпетентности. Последнее трижды подчеркнул и с удовольствием откинулся на спинку кресла. Кликнул сына:

— Послушай. Как считаешь? Получилось?

— Ты бы потише на поворотах, — посоветовал сын. — Диктат серости и некомпетентности — это ты про себя?

— При чем тут я? — возмутился Тыковлев.

— Так ведь ты же командовал! — рассмеялся сын. — Или тогда был серым, а теперь вдруг в голове просветлело? С чего бы?

— Я это выстрадал, — с обидой ответил Тыковлев. — Имею же право на ошибку. Я понял, в чем корень зла. Это мое завещание народу, чтобы он никогда больше не вставал на этот пагубный путь. Для этого и пишу.

— Все равно читать не будут, — отрезал сын. — Марксизм раньше учили из-под палки. Не хотели его ребята знать, не считали за науку. Теперь марксизм отменили. Вопрос закрыт. Все пиво пьют, порнуху смотрят и читают, “бабки” заколачивают. Думаешь, кого-нибудь твоя критика марксизма теперь заинтересует? Зря стараешься. Пройденный  этап! Это тебе перед самим собой объясниться надо. Душа требует. Ну и пиши. Только не обижайся, что никто на тебя внимания не обратит. Покруче критики были. Все сказано и написано задолго до тебя. Ну, повторишь это еще раз. И что? Сейчас спрос на остросюжетное.

Сын оказался прав. Книжку быстро издали. Было несколько звонков от друзей, пара статей в газетах. Потом наступило молчание. Ни нобелевской премии, ни премии Пулитцера. Тыковлев понял, что провалился. Выступи он с этой критикой год-два тому назад, фанфары были бы обеспечены. Сейчас книга была не нужна. Почему? Потому что не нужен стал он. Бал правили уже другие.

— Говоришь, остросюжетное? — спросил в один из вечеров Тыковлев у сына.

— Конечно, остросюжетное, — откликнулся тот. — У тебя столько материала! Комиссия по реабилитации, архивы ЦК, все эти господа и дамы из “Мемориала”, борцы за гражданские права. Алмазные россыпи! Вмиг Горбачева забьешь. Что у него там: я сказал Бушу, а Буш мне ответил, а 15 февраля мне позвонил Коль, а потом я обедал с испанским королем. Занудство одно. А тут ВЧК, расстрелы, крестьянские бунты, кремлевские интриги. Только копни. И деньги будут давать не те, что за твои марксистские изыскания.

— Не знаю, — задумался Тыковлев. — Тема заезженная.

Солженицын писал-писал. Волкогонов выдумывал-выдумывал.

— А ты попробуй. У тебя же все бумажки в руках. Сгруппируй их по темам. Несчастные крестьяне. Бедные интеллигенты. Оклеветанные военные. Палачи из НКВД. Тут такого наворотить можно! Зачитываться будут. Да и про тебя, глядишь, вспомнят. А то сидишь который год не у дел. Вроде бы герой, а никому не нужен.

Тыковлев попробовал. Успеха опять не было. Число случаев, когда при встречах прежние друзья и знакомые прятали глаза и отказывались подавать ему руку, росло. Тыковлев начал нервничать все больше. Жизнь катилась мимо него, сторонясь “прораба перестройки”. Однажды на приеме в шведском посольстве он краем уха услыхал:

— Не подходи к нему. На какой он тебе х... сдался? Нельзя прикоснуться к сере и не запачкаться.

“При чем тут сера? — подумал он. — Ах, да. Сера. Сатана. Нечистый... Дожил”.

*   *   *