Наш Современник, 2002 № 10

— Согласен, — кивнул Суслов. — Мы так и поступаем, товарищ Тыковлев. Не буду особенно распространяться, но, как вы, наверное, догадываетесь, у нас имеются доверительные каналы для общения с Западом. Есть для этого КГБ и МИД. Не будем вмешиваться в дела товарищей Андропова и Громыко. Это им поручено, они и докладывают в ЦК. Я, кстати, вашу записку им обоим пошлю. Пусть почитают. На мой взгляд, ничего нового вам ведь и не предложили. Или вы не так считаете? Отказаться от принципов социалистической демократии и дать свободу ее противникам. Это что, нам подходит? Или в одностороннем порядке сократить нашу армию и ее вооружения, созданные в сугубо оборонительных целях тяжким трудом двух поколений советских людей. Неужели мы должны идти на это?

— Разумеется, не подходит ни то, ни другое, — струхнул Тыковлев. — Мы должны были бы пойти лишь на некоторые косметические меры в этих двух областях, а в обмен потребовать от них серьезных уступок. Отказа от политики нагнетания напряженности, отмены всяких торговых эмбарго, дискриминации...

— Ну, вот видите, — улыбнулся Суслов. — Мы косметические меры, а они — серьезные уступки. Они, смею вас уверить, думают ровно таким же образом. Не зря мы говорим о несовместимости двух систем. Не слова это, а суровая реальность. На мякине никого вы не проведете, товарищ Тыковлев. Внешней политикой занимаются не дурачки и не дилетанты. Так что уж пусть ведут с вашими лордами и сенаторами дела те, кому это поручено. Что, вам своей работы мало?

— Ни в коем случае, — насупился Тыковлев.

— То-то и оно. Вас партия поставила идеологическими вопросами заниматься, советской интеллигенцией. А все ли у нас тут в порядке, товарищ Тыковлев? Смотрите, то какие-то почвенники объявились, то кого-то югославская модель социализма увлекает, то взялись вслед за Солженицыным на лагерную тему обезьянничать, то всякие подлости про партизанскую войну в Белоруссии сочиняют. Машеров жалуется. И прав, очень прав. Я что-то не вижу активной линии нашего отдела пропаганды. Вы ведь там работаете. Ваше прямое упущение, стало быть. Отвлекаетесь на несвойственные вопросы, товарищ Тыковлев, а своим непосредственным делом не занимаетесь, как надо. Вы не обижайтесь, но подтянуть работу нужно. Так и своему заведующему передайте. А за информацию спасибо. Вы свободны.

Суслов встал и пожал руку Тыковлеву, оставляя его в догадках, был ли учинен разнос или состоялась просто отеческая беседа.

— Спасибо, Михаил Андреевич, — с чувством произнес Саша. — Обещаю, что выводы сделаем в ближайшее время. Разрешите идти?

— Да, да. Желаю успехов. Извините, еще об одном забыл спросить. Вы в записке всех участников беседы перечислили?

— Всех.

— Странно. А мне говорят, что там был с вами еще какой-то русский, бывший власовец. Он-то откуда взялся? Вы его откуда знаете?

— Не знаю я его, — похолодел Тыковлев. — На семинаре познакомились. Он в какой-то западноберлинской газете работает. А в записке я о нем не упомянул, потому что он весь вечер молчал. Сидел только и слушал. Я ему значения не придал.

— Аккуратнее надо, — глядя поверх Тыковлева, сказал Суслов. — Он у наших комитетчиков на примете. Темная личность. Вы это поимейте в виду на будущее.

 

*   *   *

За окном шел дождь со снегом. Погода, прямо сказать, собачья. Но сегодня праздник. 7 ноября. Годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. На здании ЦК висели красные флаги. Напротив окон тыковлевского кабинета виднелись полотнища лозунгов. Из репродукторов неслись револю­ционные песни. Саша только что вернулся с военного парада на Красной площади. Ходил в первый раз в жизни на трибуну у Мавзолея. В первый раз в жизни почувствовал свою сопричастность элите, почувствовал физически, стоя рядом с заведующими отделами ЦК, генералами, министрами, передовиками произ­водства, народными артистами, лауреатами Ленинской премии, академиками. Теперь он свой в этом кругу.

Через час прием во Дворце съездов. Тоже в первый раз в жизни. Позвали, правда, без жены. Но Татьяна не обидится. Замзаву по должности не положено. Пока что замзав. Но ничего. Поживем еще, увидим.