Наш Современник, 2002 № 10

Это сочинение Свиридова мне, наверно, как и многим другим сидевшим тогда в зале, было незнакомо — ведь первое его публичное исполнение прошло всего лишь годом ранее... Со временем “Снег идет” станет близок мне так же, как и “Поэма памяти Есенина”. Но в тот вечер больше всего, что называется, легли на душу песни для баса. Пел их Александр Ведерников, а за роялем был сам композитор.

Сразу же возникло ощущение удивительной гармонии интонаций певца со звучанием инструмента под руками автора. Поэтическое слово, слитое с музыкой, шло к сердцам слушателей, минуя все и всяческие ratio, — так, как необходимо было ее творцу. Теперь, спустя несколько десятилетий, я понимаю, как неимоверно трудно было достичь такого результата... Но тогда, конечно, об этом и не думалось.

Через несколько месяцев я закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и был принят на работу в Институт физики высоких давлений Академии наук СССР, находящийся в одном из подмосковных академических городков (теперь это город Троицк, где я живу и по сей день). Вечером 31 декабря 1969 года мы с женой и трехлетней дочкой перевезли из университетского общежития наш нехитрый, еще студенческий скарб в квартиру, предоставленную нам институтом. Быт налаживался, о нем уже можно было не думать, и мы возобновили посещения концертов, благо территориально обосновались всего в полутора часах езды от консерватории.

С сезона 1972—1973 годов наши с женой поездки за свиридовской музыкой стали регулярными. Я начал складывать концертные программы в отдельную папку, а потом и в коробку побольше; недавно пересчитал их, и оказалось, что только программ с произведениями Свиридова за 25 лет — с 1971 по 1996 год — собралось у меня около ста пятидесяти. На них мы отмечали изменения в порядке следования номеров, если они случались, и названия сочинений, исполненных сверх обозначенных печатно. Иногда здесь же по горячим следам записывались впечатления от услышанного.

24 февраля 1973 года в Большом зале консерватории нам еще раз посчаст­ливилось встретиться с живым звучанием ансамбля Свиридов — Ведер­ников. Первое отделение концерта было составлено из романсов русских композиторов — Глинки, Бородина, Мусоргского.

 

Не требуй песен от певца,

Когда житейские волненья

Замкнули вещие уста

Для радости и вдохновенья...

 

С музыки Глинки на эти слова начался тот памятный вечер. Затем прозвучала “Попутная песня”, а следующим номером стала знаменитая глинкинская “Вене­циан­ская ночь” на слова Ивана Козлова. И посейчас остаюсь в убеждении, что Свиридов и Ведерников — поистине совершенные исполнители этого романса (к счастью, он был записан на пластинку).

Такое же сильное впечатление произвели песни Мусоргского, особенно “Серенада” из цикла “Песни и пляски смерти”. А первым из “бисов” концерта стала его же песня “По грибы” на слова Льва Мея, которую я никогда не слыхал раньше:

 

Рыжичков, волвяночек,

Белыих беляночек

Соберу скорешенько

Я, млада-младешенька,

Что ль для свекра-батюшки,

Для свекрови-матушки,

Перестали б скряжничать,

Сели бы пображничать!..

 

Это колоритное сочинение было не только спето с неподражаемой иронией, но и сыграно певцом в духе оперных персонажей Мусоргского... Надо ли говорить, какой неравнодушный прием встретила такая интерпретация у слушателей.

Второе отделение концерта было целиком свиридовским. Начатое “Слезой” на народные слова и “Любовью” на слова раннего Есенина (“Шел Господь пытать людей в любови...”), оно продолжилось лубком Свиридова — Маяковского “История про бублики и про бабу, не признающую Республики” и дивной лирической миниатюрой “В Нижнем Новгороде” на слова Бориса Корнилова, до этого слышанной мною только по радио.

Не изглаживается из памяти прозвучавшая тогда песня на слова Федора Тютчева “Эти бедные селенья...”. Она впрямую перекликалась с есенинско-свиридовской “Любовью”:

 

...Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя.

 

Как и в концерте 25 декабря 1967 года, заключал программу “Голос из хора”, ставший для слушателей подлинным потрясением. Певца и композитора не отпускали со сцены. Чувствовалось, что они тоже были по-настоящему вооду­шевлены, — “сверх плана” нам было подарено целых четыре песни. Это были помянутая уже “По грибы” Мусоргского и “Изгнанник” Свиридова, а также его ранние вещи, хорошо знакомые публике, — пушкинское “Подъезжая под Ижоры” и “Как яблочко румян” на слова Беранже в переводе Василия Курочкина.

В тот вечер в зале был наш давний друг Володя Евреинов, которому музыка Свиридова тоже стала близкой и любимой. По ходу концерта ему, по счастью, удалось сделать несколько удачных фотоснимков композитора и певца, оставшихся у нас как память об этом незаурядном событии музыкальной жизни России.