Наш Современник, 2002 № 09

Все остальные, кто не попадал под эти категории: тихие алкоголики, прогульщики, бабники, отчаянные картежники и просто неблагонадежные, — безжалостно отметались в сторону. В итоге оставалось достаточное число студентов (как правило, их количество в семь-восемь раз превышало число кандидатов).

Затем списки подавались непосредственно в отделы кадров областных и республиканских УКГБ, где и происходил окончательный отбор вероятных кандидатов на работу в КГБ.

Следующим этапом была обычная рутинная бумажная работа, которая сводилась к проверке дальних родственников, а также к более углубленному изучению кандидата. И вновь часть из них отсеивалась. Только потом списки передавались дотошным офицерам КГБ, которые в дальнейшем непосредственно занимались кандидатами.

“Из 80—120 студентов, — вспоминает Дмитрий Ганцеров, — мы брали на работу человек 8—10. Очень важна первая встреча. После нее многие отсеивались. Но с теми, кто подходил, начинали работать плотнее. С Путиным я начал проводить встречи где-то с января 1974 года. Он мне очень понравился, и говорю это не потому, что Путин сейчас президент. Нет. Путин был не бойким, но энергичным, подвижным, смелым. А главное — он умел быстро находить нужный контакт с людьми. Без этого качества человеку нечего делать в КГБ, а тем более в разведке”.

 В результате встреч, которые происходили приблизительно раз в месяц или в два, Ганцеров убедился, что Владимир Путин для работы в КГБ пригоден, и подготовил заключение, которое было передано на утверждение вышестоящему начальству. Последующее решение было скорее формальным, потому что весь массив работы выполнял нижестоящий офицер, который впоследствии нес персональную ответственность за отобранную кандидатуру. В марте 1975 года стало окончательно ясно, что Владимир Путин будет работать в Комитете государственной безопасности.

Вспоминает Виктор Борисенко: “Помню, что в то время Путин еще учился в университете. Я был дома, и вдруг приходит Володя и говорит:

— Пойдем.

— Куда, зачем, почему? —  спрашиваю. Он ничего не объясняет. Мы садимся в его машину и едем. Подъезжаем к ресторану кавказской кухни, который в то время находился рядом с Казанским собором. Заходим в этот ресторан.

 Я по-прежнему не понимаю, что случилось. Я заинтригован. Пытаюсь понять. Забегая вперед, скажу, что так ничего и не понял. Ясно только, что произошло какое-то чрезвычайной важности событие. Но Путин мне о нем не говорит. Даже не намекает. И впоследствии не сказал ничего.