Peпpeccиям в СССР подвергались все, причем, как пишет Г. В. Костырченко, в 1937—1939 годах из арестованных чаще других казнили не евреев, а греков и финнов. И далее автор продолжает: “В трагической череде уничтожавшихся нацменьшинств евреи занимали тогда одно из последних мест. Всего в 1937—1938 годах их было арестовано НКВД 29 тысяч, что составляло приблизительно 1% от общей численности этого нацменьшинства (такой же процент репрессированных был характерен для русских, украинцев и других основных народов СССР)”.
Автор считает, что “вызревание официального антисемитизма” (так называется вторая глава) относится к концу 1930-х годов. Доказывая, что “переход к негласной поли-тике государственного антисемитизма” имел место, во всяком случае, не позднее мая 1939 года, исследователь приводит воспоминания В. М. Молотова: “Когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: “Убери из наркомата евреев!” ...Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов”. Отметим, однако, что “чистку” НКВД в 1939 году можно объяснить и другими причинами, помимо антисемитизма как такового.
Интересен следующий факт, приводимый в монографии: на начало 1939 года из каждой тысячи евреев высшее образование имели 57 человек, а из тысячи русских — 6, почти в 10 раз меньше. По-видимому, такая политика в области высшего образования несовместима с государственным антисемитизмом. Но и позже при формировании студенчества государственный антисемитизм (если он был) проявлялся как-то странно: в 1941 году количество еврейской молодежи среди выпускников физфака МГУ составляло 74%, а в 1942 году — даже 98% (правда, Г. В. Костырченко высказывает сомнения по поводу последнего показателя, полагая его несколько завышенным).
В третьей главе (“Холодная война, власть, пропаганда”) анализируются послевоенные интриги номенклатурной элиты. Автор прослеживает процесс вызревания “романтики русофильства” в Ленинграде, что закончится “ленинградским делом”, по которому будут расстреляны Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов и другие. Таким образом, историк подчеркивает, что жестоко наказывалась попытка возрождения любого национального самосознания — в том числе и русского.
В работе прекрасно показано, как на государственную политику по еврейскому вопросу влияли аппаратные интриги. Так, “усиление позиций группы Маленков — Щербаков — Александров почти всегда означало ужесточение антиеврейских кадровых чисток. А когда в фаворе оказывались Жданов и те, кто за ним стоял, то наблюдалось частичное свертывание этих акций”.
Большое место в книге занимает анализ кампании по борьбе с космополитами, активная фаза которой проходила с января по апрель 1949 года. Автор справедливо отмечает, что “обвиненными в космополитизме в принципе могли быть представители любой национальности”. Кампании предшествовал затяжной конфликт между двумя группировками в Союзе советских писателей. В конце ноября 1947 года группа театральных критиков (ее представлял, прежде всего, А. Борщаговский) перешла к открытой конфронтации с руководством ССП во главе с А. Фадеевым, ожесточенным нападкам подверглись А. Софронов (секретарь парткома ССП и секретарь правления ССП) и его единомышленники. Готовя ответный удар “театральным критикам”, группа Фадеева — Софронова сделала акцент на том, что их оппоненты “не имеют любви к советскому искусству”, напомнив, в частности, что Н. Юзовский назвал творчество Л. Леонова “мужичьим”. К слову пришлось и то, что в секции критиков Всероссийского театрального общества лишь 15% членов оказались русскими. Обе соперничавшие группировки надеялись на поддержку высшего политического руководства страны — иначе А. Борщаговский не начинал бы открытой конфронтации.
Однако 28 января 1949 года в “Правде” появилась статья “Об одной антипатриотической группе театральных критиков”, осуждавшая противников Фадеева и Софронова как “безродных космополитов”. В последовавшие дни газеты, одна за другой, предавали поименной анафеме “антипатриотических” театральных критиков, неизменно включая в их состав и русского Л. Малюгина. За “низкопоклонство перед Западом” “космополиты” увольнялись из редакций газет, журналов, из театров, но до ареста дело не доходило (единственный московский театральный критик, на короткое время взятый под стражу уже 6 марта 1953 г. — И. Альтман).
“Буржуазный космополитизм” был обнаружен не только у театральных критиков, но и литературоведов, философов, журналистов, историков, деятелей искусства. Однако конец кампании в советской прессе был положен довольно скоро — последняя передовица “Правды” по этой проблеме вышла 10 апреля 1949 года.