Наш Современник, 2002 № 03

Мы, конечно, далеки от мысли видеть в повести о двух Иванах какую-то аллегорию к истории ссор и примирений, а затем великой войны между Россией и Францией. Но, попав в один хронологический ряд с нею, история ссоры Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича приобретает какой-то особый, дополнительный смысл. Если использовать гоголевское рассуждение о «великом» и «ничтожном» из другой миргородской повести — «Старосветских помещиков», — то этот смысл можно сформулировать примерно так. «Великие события» проносятся над миром, забывая о своих «ничтожных» причинах. Но все в жизни взаимосвязано: и история глупой ссоры, «забывшая» про одновременную с нею великую народную войну, словно еще раз указывает: в судьбе каждого, самого «маленького» человека нет ничего маловажного, такого, что по своему нравственному смыслу не может сравниться с любым великим событием.

Но французский император, точнее сказать, его некая устрашающая тень, все-таки появляется в «Миргороде». Я имею в виду сцену беседы провинциальных политиков в «Старосветских помещиках», когда приехавший к Товстогубам гость «рассказывал, что француз тайно согласился с англичанином выпустить опять на Россию Бонапарта». Комментируя это место повести, я предположил (а вслед за мной и другие комментаторы), что подобные разговоры могли быть вызваны слухами о «ста днях», т. е. о побеге Наполеона с о. Эльба и его вторичном правлении во Франции (20 марта — 22 июня 1815 г.). Однако реконструкция послужного списка Афанасия Ивановича Товстогуба заставляет отнести этот эпизод к более позднему времени.

Про гоголевского героя известно, что он служил в компанейцах, т. е. в казачьих полках легкой кавалерии, составлявшихся из добровольцев и в ходе очередного этапа военных реформ в Малороссии после упразднения Запорожской Сечи Екатериной II в 1775 г. расформированных. Афанасий Иванович «был после секунд-майором», а первым казаком, получившим в 1783 г. этот чин с зачислением в русскую армию, был легендарный войсковой старшина Сидор Белый (Белой). Именно он в 1774–1775 гг. возглавлял так называемое «посольство доброй воли», направленное в Санкт-Петербург для переговоров о судьбе Запорожской Сечи, которое Гоголь описал в «Ночи перед Рождеством». Во время Второй турецкой войны 1787–1791 гг. С. И. Белый командовал (уже в чине подполковника) на правах регулярного армейского соединения (с соответствующим делением по чинам) так называемым «кошем верных казаков», подчиняясь непосредственно А. В. Суворову. Вероятней всего, именно в это время и в составе именно этого «коша» Афанасий Иванович Товстогуб и получил свой штаб-офицерский чин VIII класса (секунд-майор от лат. secundus — второй, второстепенный, в отличие от старшего чина премьер-майора), упраздненный в 1797 г.

После войны Афанасий Иванович, как и многие другие малороссийские дворяне, воспользовался своими новыми привилегиями, уравнивавшими его в правах с великорусским дворянством (указ 1783 г., Жалованная грамота российскому дворянству 1785 г. и др.). Секунд-майор Товстогуб вышел в отставку (к тому же, дослужившись до этого чина, он и так получил право на потомственное дворянство), захватив с собой пленную «туркеню», выучившую впоследствии Пульхерию Ивановну особым образом солить «грибки», и женился «тридцати лет». Таким образом, если рассказчик «Старосветских помещиков» познакомился с Афанасием Ивановичем, когда тому было «шестьдесят лет», то время действия повести приходится на начало 20-х гг. XIX в. Эти хронологические выкладки подтверждаются и наблюдением Н. С. Тихонравова, сопоставившего сцену беседы провинциальных политиков в «Старосветских помещиках» с тем местом в «Мертвых душах», где Гоголь указал, что «после достославного изгнания французов все наши помещики, купцы, сидельцы и всякий грамотный и даже неграмотный народ сделались, по крайней мере, на целые восемь лет заклятыми политиками»[3]. Добавим, что в это время в дрожки Пульхерии Ивановны вполне могли быть запряжены и «лошади, служившие еще в милиции», т. е. в ополчении, сформированном в России во время русско-прусско-французской войны 1805–1807 гг. ввиду угрозы вторжения наполеоновских войск в пределы страны и распущенном вскоре после заключения Тильзитского мира. Следовательно, точность взаимопересекающихся исторических реалий в «Старосветских помещиках» позволяет ответить и на вопрос, занимавший в свое время того же Н. С. Тихонравова: «определение времени, когда жила Пульхерия Ивановна».

Но, разумеется, самым известным упоминанием имени Наполеона у Гоголя является то место в «Мертвых душах», где рассказывается о том, как по губернскому городу N распространился слух, что Павел Иванович Чичиков не кто иной, как «переодетый Наполеон». Правда, городские чиновники, как известно, поверить этому не поверили, «а, впрочем, призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона».