Наш Современник, 2002 № 02

Итак, камуфляж нового курса отброшен. Президент уже не стесняясь демонстри­рует лик либерал-реформатора, продолжая и углубляя политику, недвусмысленно осужденную народным большинством. Партия власти вышла из системы национального консенсуса и уже открыто противостоит народу. Перед нею возникает дилемма: либо вовсе отменить выборы — победить на выборах с такой политикой невозможно, либо взять на вооружение предельно жесткие технологии “управляемого хаоса”, в недрах которого самое невозможное становится возможным. Современная техническая городская цивилизация целиком стоит на хрупком искусственном фундаменте, подрыть который ничего не стоит. Это доказывает новейший терроризм. Но технологии терроризма может исполь­зовать и сама власть, уверенная в своей способности восстанавливать искомый порядок, когда дело сделано. Мы помним, под каким предлогом народ выдавал карт-бланш прежней коммунистической власти: “лишь бы не было войны”.

Допустим теперь, что власть может воспользоваться технологиями “управ­ляемых катастроф”, повергая ничего не подозревающий народ в ужас. А затем президент “своими решительными действиями” преодолевает устроенную катастрофу. С каких позиций народ будет выносить свои суждения о нем: с позиций оценки его долговременной политики, заведомо для народа неприемлемой, или с позиций людей, только что переживших катастрофу и чудом избавленных новоявленным спасителем?

Если исходить из гипотезы, что справедливо второе (а именно такая гипотеза лежит в основе доктрины “управляемого хаоса”), то выборы можно пока что и не отменять — выигрыш обеспечен. Но, разумеется, долгосрочная политическая стратегия состоит в другом: в том, чтобы создать стабильный общественный порядок для нового правящего класса и сделать его более или менее респекта­бельным в глазах внешнего мира. Правда, между внутренней стабильностью и внешней респектабельностью имеется противоречие. Самым надежным для правящей олигархии явился бы режим пиночетовской диктатуры, о чем ее идеологи не раз откровенно заявляли. Но такая диктатура имеет в глазах мира сомнительную репутацию, и к тому же генералы-харизматики у нас так и не прижились по причине крайней ревности политической власти.

Более реалистическим вариантом явилась бы смешанная модель мнимой многопартийности: реальная власть у одной авангардной партии, а фасад демократии украшается плюрализмом, представленным не имеющими реальных шансов мелкими партиями и лояльными гражданскими ассоциациями. Впрочем, по большому счету, и такое решение лишено настоящей стратегической глубины. Дело в том, что оно небезопасно разделяет “политическую надстройку”, устроен­ную так, как надо властям предержащим, и народный “базис”, откровенно тяготящийся такой надстройкой. Посредством манипуляций в сфере надстройки можно продержаться в течение какого-то времени, но, по большому счету, это надо признать паллиативным решением.

Вопрос в том, какой тип решения представляет В. Путин — краткосрочный или долгосрочный? В первом случае он не будет загадывать дальше ближайших выборов и удовольствуется реорганизациями “надстройки”, во втором — ему предстоит замахнуться на нечто большее. Мы имеем, таким образом, своеобраз­ный “конфликт интерпретаций”: либо новый президент прагматик, предлагающий олигархическим заказчикам политические товары текущего пользования (на ближайшие несколько лет), либо он — новый идеолог-утопист, готовый связать свою судьбу с проектом переделки не только политического базиса, но и лежащих в его основе социокультурных оснований национального бытия.

Последнее в принципе не исключено. Противопоставление либерального реализма коммунистическому утопизму — всего лишь один из пропагандистских приемов новой идеологии. На самом деле достаточно решительного неприятия истории и культуры собственной страны, чтобы возникла дилемма: стать эмигрантом, покидающим эту страну, или стать утопистом, посягающим на полную переделку и ее самой, и “человеческого материала”, в ней помещенного. И прагматический проект краткосрочного назначения, и утопический проект долгосрочного назначения, направленный на переделку русского человека — традиционалиста Евразии, надо признать объективно дестабилизационными. Ибо в обоих случаях предполагается не демократическое потакание народу-суверену, а грубое давление на него.