Наш Современник, 2001 № 04

Похоже, что так считали поначалу многие, если не все шолоховеды в довоенные и послевоенные годы. В этом убеждают труды не только Л. Якименко, но и И. Лежнева, Ю. Лукина, А. Бритикова. Такая точка зрения имела свои основания. Критики и литературоведы с опаской подходили к теме Вешенского восстания: пугал сам жизненный материал, избранный Шолоховым для повествования. “Художник изображал жизнь Дона, реакционного края, одного из оплотов контрреволюции в гражданской войне”, — полагал, к примеру, Л. Якименко. Так неужели Шолохов рискнет выводить этих самых контрреволюционеров под их собственными именами?

Не занимала конкретика в отношении имен участников Вешенского восстания и И. Н. Meдведеву-Томашевскую, автора книги “Стремя “Тихого Дона” (Париж, 1974). Для нее был характерен также чисто литературный, а не конкретно-исторический подход к Вешенскому восстанию. Ее знания реальной творческой истории “Тихого Дона” были крайне ограничены, хотя первые сведения об истинном положении дел к этому времени уже стали проникать в печать. После смерти Сталина о прошлом можно было говорить более свободно. Лишь в 1955 году, приехав в первый раз после войны в Вешенскую, К. Прийма узнал от самого Шолохова, что “персонаж романа Павел Кудинов — это историческое лицо, казак-вешенец”. В том же 1955 году, во время второго приезда к Шолохову, К. Прийма вновь услышал о Павле Кудинове — от шофера попутной машины, на которой добирался до Вешенской.

Шофер попутки, которого звали Петр Плешаков, поразил К. Прийму хорошим знанием “Тихого Дона”, а также словами о том, что в статьях о “Тихом Доне” не пишут правды о Павле Кудинове. “Все контрой и контрой его изображают... А Кудинов-то палачом и не был”.

Шофер из Вешек рассказал К. Прийме, что Павел Кудинов жив, находится “далече, в Сибири... замаливает свою грехи”, и даже показал ему письмо Павла Кудинова, адресованное его родичу. Как оказалось, это было уже второе письмо в Вешенскую от Павла Кудинова. Первое, в отличие от второго, пришло с нарочным, — им и был как раз родич шофера-попутчика, который после Вешенского восстания ушел в эмиграцию, а в 1922 году вернулся домой, и “принес он тогда из эмиграции от Павла Кудинова его родным — отцу и матери — в Вешки письмо-раскаяние... Письмо Павла Кудинова тогда же, в двадцатых годах, было напечатано в Вешках... Батя мой долго хранил эту газетку с письмом Кудинова.

— А как называлась газета?

— Не помню, — ответил шофер”.

Этот разговор чрезвычайно заинтересовал К. Прийму, и он после долгих поисков нашел-таки эту газету. Нашел он ее случайно в станице Боковской, в доме, в котором жил есаул Сенин, тот самый Сенин, действующий в отрывке “Тихого Дона” 1925 года, который принимал участие в казни Подтелкова и являлся прототипом Половцева в “Поднятой целине”.

Там, в Боковской, на чердаке дома этого бывшего есаула (который в 1927—1930 годах учительствовал в местной средней школе!) среди книжного хлама К. Прийма обнаружил несколько старых номеров газеты “Известия Верхне-Донского окрисполкома и окружкома РКП(б)” за 1922 год. В номере от 2 августа 1922 года и было напечатано письмо Павла Кудинова:

“...Русский народ, — писал он, — изголодавшись, исхолодавшись, без обуви и одежды, наверное, частенько подумывает: “Кабы был Врангель, так был бы и хлеб, и обувь, и одежда”. По-моему, это просто ваша отчаянная галлюцинация. Вспомните времена Врангеля! Что он дал вам полезного в экономической жизни? Ровно нуль... Я откровенно говорю не только вам, но каждому русскому труженику: пусть выбросит грязные мысли из головы о том, что здесь, где-то на полях чужбины, Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, меча, суда, смерти и потоков крови — ничего! И вы, русский народ, напрягите все силы там, в стране, для возрождения. Может, многим еще хочется блеснуть погонами и плюнуть кому-то в лицо, но это не служит доказательством несостоятельности Советской власти... Наши казаки, за исключением немногих, покинули лагери и вышли на беженское положение...

Ваш сын и брат

П. Кудинов”.

Сама по себе история обнаружения этого письма — убедительное свидетельство полезности фактографических разысканий для создания подлинной истории литературы, а в нашем случае — подлинной истории “Тихого Дона”. Не разыщи К. Прийма это замечательное по своей выразительности письмо Павла Кудинова своим землякам — и наше представление о подлинной истории “Тихого Дона” было бы в значительной степени обедненным. Письмо Кудинова печаталось в вешенских “Известиях”, и Шолохов наверняка его знал.

В своей статье “Встречи в Вешенской” К. Прийма приводит следующий диалог М. А. Шолохова и его гостя, норвежского профессора Г. Хьетсо.

“— За рубежом некоторые критики говорят, будто “Тихий Дон” написан Вами для белых эмигрантов?

— Смотря для каких белых, — живо отозвался Шолохов.

— Для контрреволюционеров, — уточнил Хьетсо.