Наш ответ Фукуяме

   Предвижу на этом месте возмущенный гомон: "А как же Замятин?! А Оруэлл?.. А..." А никак — все это просто не имеет отношения к делу. Точнее говоря — имеет, но лишь в той части, что выходит за рамки конкретного социологического прогноза. И если история Цинцинната Ц. будет волновать людей, покуда существеут художественная литература, то Оруэлловскую агитку наверняка ждет такое же забвение, как и другой "бестселлер века" — "Что делать": по прошествии трех десятков лет — когда вымрет поколение европейцев, принужденное проходить "1984" в рамках школьной программы, — о Великой Антиутопии и не вспомнит никто, кроме библиографов... Впрочем, давайте по порядку.

   Вполне очевидно, что антиутопии двадцатых годов (вроде замятинской) только постфактум кажутся нам "романами-предостережениями". На самом деле это была лишь затянувшаяся сверх всякой меры полемика с технократическими утопиями ушедшего, девятнадцатого, столетия. Ну какое, скажите, имеют отношение те автоматизированные, хирургически-стерильные миры холодного рацио (вроде того, которым повелевает Благодетель) ко всему этому сталинско-кимирсеновскому убожеству с крепостными-колхозниками и талонами на сапоги? Замятин и Хаксли продолжали свою — вполне виртуальную — дискуссию с Уэллсом, никак не соотнося ее с общественными процессами вокруг себя; это никакой не упрек — они решали свои собственные задачи, и социологическое анатомирование реальных тоталитарных режимов in statu nascendi в список этих задач просто не входило.

   Лейтмотивом же следующей генерации антиутопий (от Оруэлла до Зиновьева и Войновича) стала абсолютная несокрушимость тоталитаризма. "Сапог, топчущий лицо человека — вечно". Попытки же одолеть тоталитаризм при помощи "бога из машины" (как в "Часе Быка") лишь усиливали ощущение безнадежности: "Да, ребята, это — навсегда..." Были тут, однако, и важные нюансы.

   "1984" впервые попался мне в руки в студенческие времена — в середине семидесятых; до обозначенного в нем срока оставалось меньше десятка лет, и было яснее ясного, что автор в своем прогнозе крупно промахнулся. Вообще, по моим воспоминаниям, роман впечатлял в основном барышень: камера No 101 и невозможность трахнуться без разрешения парткома — на них этот набор ужасов действовал безотказно. Скептикам же и прагматикам вроде меня было очевидно, что гомункулус по имени "Ангсоц", заботливо выращенный Оруэллом в колбе западных стереотипов, — существо абсолютно нежизнеспособное; будучи ввергнут в грубую реальность, он сдохнет точно так же, как ужасные уэллсовские марсиане.

   Это ведь только западник может упустить из виду, что "телескрины" — основополагающий элемент системы тотального контроля — будут бесперечь ломаться; и купить их за нефть на "загнивающем Западе" тоже нельзя — за отсутствием такового, вот ведь в чем ужас-то... Как будет работать в условиях социализма (хоть английского, хоть какого) служба "телеремонта", объяснять, надеюсь, не надо: приедут на аварию, разломают стену — а потом поминай как звали. Конечно же, нормальный обыватель начнет отслюнять им на лапу, чтоб перегоревший телескрин в его квартире просто пометили в отчете как починенный; а поскольку запчастей для ремонта все равно нету, а отчитываться наверх надо — будут брать, к обоюдной пользе; ну, а народные умельцы из этой конторы станут за доступную плату подключать желающих к закрытым телескринным сетям для начальства, по которорым ночами крутят порнуху Малабарского производства (или где они там воюют).

   Дальше наверняка выяснится, что и те запчасти к телескринам, что есть, производят (для всех трех империй!) все в том же Малабаре; никакой "войны" там, конечно, нет и в помине — зато есть посольства, резидентуры и прочие "загранучреждения", всосавшие всех поголовно начальственных отпрысков. (Сюжетик: идейный... скажем так — чудак старой закалки подает начальству прожект усовершенствования телескринной сети, позволяющий сократить закупки импортной техники и сэкономить для Родины валюту; а у начальника есть племянник, он как раз и сидит в Малабаре на этих закупках... Товарищ Гельман, товарищ Липатов, ау-у!!)

   Иное дело — "Зияющие высоты" и продолжающая их серия Зиновьевских антиутопий. Это да, здесь вам не тут... Не скажу за "Фауста" Гете, но что "эта штука будет посильнее" (на порядок), чем всепланетно-разрекламированный ужастик английского социалиста — нет вопроса; более всесторонненей и исчерпывающей анатомии "реального тоталитаризма" мне не встречалось ни до, ни после. Стена, которую Зиновьев в своих книгах бесстрастно воздвиг на пути всей прежней мировой истории — дабы та "прекратила течение свое", выглядела абсолютно несокрушимой; кладка ее были подогнана столь тщательно, без малейших зазоров, что даже не нуждалась в растворе; на совесть было построено — чего там говорить...