Нас нет (СИ)

Когда он подходит к ней и смотрит сверху вниз, ей впервые становится страшно в его присутствии. Александра впервые понимает, почему кто-то боится Вильяма: когда в его глазах нет любви, а только эта гнетущая туча, как тут не испугаться?

— Вильям, — собственный голос звучит чуждо — как-то неуверенно и высоко.

— Скажи мне.

Вильям делает к ней шаг, и Александра неосознанно отступает, — движется вдоль подоконника и упирается в стену, зажавшись в угол. Человека, который стоит перед ней, — парня, появляющегося на разборках с Якудзами, парня, являющегося предводителем Пенетраторов, — она не знает.

— Сказать что? — практически шепчет Александра.

Магнуссон поднимает руку: на миг ей кажется, что он сейчас ударит её, — но парень всего лишь протягивает ей телефон. Ольсен смотрит на экран, и перед глазами у неё плывёт.

— Засуди меня за это…

А потом Крис приближается к Александре и целует её. Он целует её как-то отчаянно, даже требовательно, и всё-таки слишком, слишком мягко и бережно.

И Александра не отстраняется, она даже не уверена, кто из них действительно начал этот поцелуй.

— Алекс… Алекс…

Она не открывает глаз, потому что боится столкнуться с тем, что они натворили. Ей хочется остаться в темноте, в которой не существует ничего, кроме тепла его губ.

— Я не должен был целовать тебя, Алекс.

«Должен. Ты должен был», — думает прежняя Александра и нынешняя Алекс. Это было неизбежно — так же, как и восход солнца.

Александра смаргивает, когда картинка на экране застывает, в ушах шумит.

Она поднимает взгляд на Вильяма, — на внешне спокойного Вильяма, внутри которого прорвались плотины, удерживаемые им столько времени ,— а потом переводит взгляд на Криса, появившегося за его спиной на лестнице, ведущей на второй этаж.

Она смотрит на двух людей, которых любит, и её сердце разрывается на части.

— Скажи, что ты не влюблена в моего лучшего друга.

И Александра открывает рот, чтобы сказать то, о чём просит или требует Вильям; она правда хочет сказать это — и не может.

Лицо Вильяма искажается, когда он понимает правду, и Александра ненавидит себя за эту боль в его глазах; ненавидит за слёзы, которые бегут по её щекам, и она никак не может их остановить.

Всё, что она может, — это объяснить то, что случилось на вечеринке. Да, это она может. Вильям должен знать, что она никогда, никогда не изменила бы ему; что бы она ни чувствовала, какие бы сомнения ни рвали её душу, — телом она ему верна.

— Тот поцелуй, — голос срывается, но Александра должна сказать, что думает, — был случайностью. Я была пьяна, Вильям, я даже не помню… То есть… Я бы никогда… Вильям, пожалуйста…

Кто-то из девушек, стоящих неподалёку вскрикивает, а Александра вздрагивает, когда кулак Вильяма опускается на стену. Внутри у Александры всё вибрирует — от ужаса, от своей и его боли, от вида крови на его оцарапанных костяшках.

Вильям отвечает негромко, но с такой осязаемой яростью, что девушка и представить не может, сколько же она на самом деле принесла ему страданий, сколько волнений внесла в его душу, если в результате всё вылилось в это.

В этом они с Александрой похожи — в них бушуют океаны, которые они сдерживают. Но сегодня начался шторм.

— Я не спрашивал тебя о поцелуе, — последнее слово Магнуссон практически выплёвывает, нависая над девушкой. — Я спросил, любишь ли ты Криса.

— Мы бы никогда… Я люблю тебя, Вильям. Крис тебя любит. Мы бы…

Второй удар вызывает куда более громкий визг, и даже Александра ощущает, как крик рвётся наружу.

— Ты его любишь?

— Я…

Александра не знает, где найти правильные слова, она не уверена даже, что они вообще существуют. Всё, что ей остаётся, — смотреть на Вильяма своими бесцветными глазами, в которых он и сам может найти ответ.

Магнуссон тяжело дышит и долго, испытующе смотрит. Александра не знает, как после такого взгляда можно остаться в живых, и что-то внутри неё как будто действительно умирает.

Она готова на всё — что Вильям снова ударит стену или ударит её, что накричит, встряхнёт, — ради всего святого, она может вынести что угодно! Это будет лучше, чем та боль, которая клубится в его глазах, отчего взгляд темнеет. Но огонь в нём внезапно стихает, уступает под натиском чувства, которое объединяло их столько лет.

Возможно, в глазах Вильяма умирает даже она сама.

Александре не нужны слова, чтобы понять: она сделала с Вильямом то, что не мог сделать никто другой.

Она забрала у него и себя, и лучшего друга; она отняла у него восьмилетнюю девочку, которая обещала за ним присматривать.

И Вильям мог бы уничтожить её в ответ, в его силах было стереть её в порошок, но в его глазах Александра видела то, что начисто лишило её почвы под ногами, — он всё ещё любил её.

«Нет. Накричи, ударь, сделай, что угодно, только… только не отпускай меня. Не уходи. Только не уходи».

Он любил её, и всё равно собирался сделать это — оставить её одну. Потому что Александра ничего не боялась сильнее, чем одиночества.

Вильям разворачивается, и Александра тянется к нему, чтобы взять его руку в свою, как десять лет назад. Чтобы они смогли жить долго-долго и никогда не бросать друг друга.