Нас кто-то предает

Впрочем, сейчас уже можно было разглядеть, что это вовсе не фонарный столб, а ствол дерева, сквозь густую листву которого светила луна.

Запрокинув голову, хрипло дыша, человек смотрел на луну.

— Дядечка! — осторожно позвал, присев перед ним, Тимур.

У «дядечки» быстро намокала кровью рубаха на плече.

Двумя пальцами мальчик отвернул рубаху.

Под рубахой была кольчуга.

Кольчуга на плече была разрублена страшным, видимо, ударом. Толчками била оттуда кровь.

— Я сейчас «Скорую» вызову! — почему-то вполголоса заговорил мальчик. — Вы слышите, дядечка? Вы живой?

— Не зови никого… — прохрипел человек. — Никто… не должен знать. Сам!

Он попытался встать, но так и остался качаться на коленях, прислонившись здоровым плечом к стволу дерева.

— Ты знаешь Фрида Далмата? Позови его! — сказал наконец раненый после некоторого раздумья. — Только его! «Змея и Роза» — скажи ему…

— Далмата? Моя фамилия Далматов! — Тимур смотрел недоверчиво и пораженно.

— Позови отца… Фрида Далмата… — повторил раненый. — «Змея и Роза» — скажи ему. Он знает…

— У меня нет отца. Он умер.

— Умер?! — с отчаянием вскрикнул незнакомец. — О боги!

Где-то невдалеке раздался неторопливый цокот копыт. Над соседним проулком, за деревьями и заборами, обозначился свет факелов.

— Это собаки Десебра, — сказал раненый. — Нас кто-то предает. Меня уже ждали.

— Вот наш дом! — сказал Тимур. — Мы успеем! Я спрячу вас, если надо.

Раненый с усилием поднялся, придерживаясь за дерево. Тимур подставил ему плечо. Они потихоньку пошли.

В руке, которая не действовала, незнакомец волочил, не выпуская, свое оружие — тонкий острый топорик на длинном черенке.

— Позовешь отца… — снова повторил раненый. — Фрида Далмата, только его. «Змея и Роза» — скажи ему. Он знает.

Похоже, что у него начинался бред.

— У меня отец умер, — повторил Тимур. — Год назад. Утонул. Напился пьяный на свадьбе и утонул.

— Не верь. Они убили его.

Цокот копыт и голоса раздались совсем уже близко.

Свет факелов и силуэты всадников появились как раз невдалеке от того места, где была схватка.

— Собаки! — прохрипел раненый, оглядываясь на них от калитки.

Тимка не повел его в дом. Открыл дверь подвала, и они стали спускаться ощупью.

Привычным жестом мальчик пошарил по стене возле входа в поисках выключателя, однако выключатели почему-то не было.

— Я принесу огонь… — сказал Тимка в темноте, когда незнакомец со стоном опустился на кучу соломы у стены. — Вы подождите.

И знакомым, и незнакомым показался ему его собственный дом. Расположение комнат, лестниц, окон было прежним. Однако все вокруг было более голым более бедным, что ли. Стол, возле входа на террасу стоял на прежнем месте, но стол был какой-то самодельный, грубо сколоченный, и незнакомый кувшин с водой стоял на том столе, освещенный масляным светильником, какого Тимур никогда в глаза не видел.

На террасе его и Георгия постели стояли, как и всегда но это были не привычные металлические кровати, а деревянные топчаны с набросанной поверху рухлядью. Тимур поискал простыни (нужно было что-то для перевязки), но не нашел. Сорвал с гвоздя полотенце.

Шипя и морщась от боли, незнакомец обрывком полотенца, намоченного в кувшине, обмывал рану. Помигивал светильник.

— Где Далмат? Ты сказал отцу, что я жду его?

— Мой отец умер… — терпеливо повторил Тимур. — Мы с мамой живем одни. Вот уже год. — Он напрягся в каком-то раздумье и добавил: — Есть брат. Но только он не сможет… помочь.

— Как тебя звать, малыш?

— Тимур.

— Странное имя дал сыну Фрид. Кто-то предает нас, Тимур Далмат. Они убили твоего отца, ты говоришь. Они ждали меня. На площади перед замком на кольях ограды, ты видел, висит человек. Это был наш посланец. Кто-то предает нас.

— Кого «вас»?

Тот посмотрел на мальчика внимательно и грустно:

— Фрид Далмат был так осторожен, что не рассказал о нас даже родному сыну? Но неужели в Перхлонесе уже не вспоминают о нас — о тех, кто не поклонил головы перед Десебром, кто вот уже шестой год живет жизнью гонимых, кто гибнет сейчас от голода и болезней у ледников Тибериады?! О нас забыли.

Он застонал, и трудно было в этот момент понять, от чего он стонет: от обиды или от боли, которую доставил себе, стягивая на плече повязку.

— Пять лет назад Даут Мудрый, единственный законный владыка Перхлонеса, увел нас в горы. Пять лет мы готовили Великий День Возвращения. Вначале казалось, он близок, он все ближе и ближе, этот великий день. Но с недавних пор словно тяжкая немочь поразила войско Даута. Силы тают. Каждый наш замысел становится известен Десебру, люди гибнут, даже не успев обнажить меч. Нас кто-то предает.

Так думают все, кроме Мудрого, но старого и слабого Даута… — Незнакомец горько усмехнулся. — Он перестал слушать верных ему друзей. Он слышит лишь один голос. Верно говорят: когда боги хотят лишить разума, они дают старику юную жену.

Тимуру было от всей души жалко этого человека, страдающего не только от раны, но больше того от малоуспешности дела, которое они ведут шестой уже, оказывается, год.