Нас больше нет

За поворотом дороги показался темный силуэт храма, служивший пограничным ориентиром территории военных. Значит, до их базы оставалось совсем немного.

Почерневшие от времени стены церкви местами сохранили следы побелки, окна зияли провалами, в куполе была дыра, он не выдержал одной из зим и обвалился. Над дверями сохранился кусок росписи, когда-то очень давно на городские улицы строго взирал лик Христа.

Теперь от изображения осталась лишь часть лица и кусок нимба. Женя остановился на минуту, в знак почтения приложил ладонь к груди.

– Это тебе люди молятся, да? – горестно спросил он в темноту. – А толку – что молись, что не молись, все равно умирают. Мама моя тебе молилась, а все равно ушла.

«Ничего ты не понимаешь, глупенький, – послышался в голове голос-колокольчик. – Бог ведь не на земле, а на небе, будешь себя хорошо вести, после смерти попадешь в рай и будешь там жить в вечном счастье!»

Мама… Так говорила маленькому Женьке тяжелобольная Наталья. Перед смертью она стала очень религиозной, а ее маленький сын с охотой слушал ее беседы о боге вместо сказок на ночь. Она же говорила о милосердии и сострадании. Тогда отец отдалился от нее, Егор считал, что жена глубоко заблуждается, желая простить всех и каждого, Коровин-старший старался оградить от таких разговоров сына, считая подобные мысли глупостью и бабским трепом. Наталья умерла одна, в пустой комнате, и посмертно оказалась права. Лишь сострадание и любовь к ближнему спасут медленно гниющий изнутри мир. Только вот люди не желают этого понять в порыве перегрызть друг другу глотки…

Женя задумчиво взглянул на покосившиеся двери храма, не вовремя погружаясь в грустные воспоминания.

– Спасибо тебе, – парень кивнул изображению. – Надеюсь, мои ребята там, у тебя на небе, и у них там вечное счастье.

Женя повернулся спиной к церкви и замер, рассматривая никогда не виденный им район. От храма тянулся длинный проспект, уходил за горизонт бесконечной линией, широкий и мрачный. На проезжей части догнивали запорошенные снегом остовы машин, вдоль нее тянулись дома, низкие пятиэтажки с покосившимися стенами. Вдалеке темнел лес, разросшийся из городского парка. Он потихоньку подступал к дороге, завоевывая себе все больше жизненного пространства. Разведчики говорили, что в парк давно уже никто не ходит, а безумцы, сунувшиеся туда, не возвращаются. Да и некому туда ходить. Бункеры города находились на значительном расстоянии от парка, и район, до Катастрофы называвшийся Новые Мытищи, давно не видел людей.

Направо уходила еще одна дорога, через несколько сотен метров она круто поворачивала, а прямо высилось здание общежития, за которым начинались владения военных. С противоположной стороны, за храмом и дальше, чернели высокие дома новых районов, некоторые встретили свой последний день недостроенными. Чудом сохранившийся башенный кран уныло скрипел стрелой на ветру, мрачный и жуткий в серебристом свете луны.

Женя поежился от холода. С каждой минутой все больше хотелось развернуться и бежать прочь. Что он сможет найти на территории части? Что нужно узнать, как это сделать? Вопросы, на которые не было ответов. Была задача – вызволить из рук военных дневник Марины Алексеевой, прежде чем они осознают, какой материал для экспериментов попал к ним в руки. А как ее выполнить, это уже проблемы отряда разведчиков…

«Одного разведчика, – мрачно подумал парень, растирая замерзшие пальцы. – Надо идти. Надо».

Юноше казалось, что морозный зимний воздух давит на плечи бетонной плитой. Непосильная ноша. Невыполнимая задача. Евгений чувствовал себя маленьким ребенком, брошенным взрослыми, и от жалости к себе на глаза наворачивались слезы. «Мамочка, ребята, где же вы? Почему вы не хотите мне помочь?» – билась в голове одинокая, отчаянная мысль. А ей вторил жестокий, суровый голос: «Они все давно мертвы. Ты – один. Один. И никто не поможет тебе. Ты должен идти вперед. Ты должен выполнить задание. Должен! Должен!» В горле застрял тяжелый ком, окоченевшие ноги не слушались. Бежать, бежать назад скорее, под защиту знакомых бело-зеленых стен, под землю, в тепло, к родным лицам, прочь от этого черного безмолвия.

– Нет! – отчаянное безрассудство загнало тяжкие сомнения куда-то глубоко, в те потайные коридоры души, куда не стоило заглядывать лишний раз, чтобы не тревожить себя забытой, приглушенной болью. Парень прислушался, до рези в глазах всматриваясь в темноту проспекта.

Вдалеке послышался хорошо знакомый вой. Стоило поторопиться. Женя еще раз взглянул на полустертую роспись над дверями храма.

– Помоги мне! – чуть слышно прошептал разведчик и быстро зашагал вперед. Под сапогами захрустела асфальтовая крошка, мелькнуло распахнутыми воротами здание пожарной охраны. В день Катастрофы красные пожарные машины в спешке летели по улицам города, там и застыли навсегда в бесконечных пробках. Ангары оставались открытыми двадцать лет, покосившиеся створки вросли в землю, ржавые, с облупившейся алой краской, будто ожидая. Вот только… никогда уже не дождутся.