Нас больше нет

– Ну, чего затрясся опять? Не бойся, тебя полковнику не отдадим. Если бы вояки прорвались, был бы сигнал тревоги, у нас это уже до автоматизма отработано, ночью разбуди – каждый на своем месте окажется. А пока что просто послушать, звуки становятся все ближе. Будем надеяться, ворота выдержат, – спокойно произнесла она. От озабоченности на ее лице не осталось и следа, эта мягкая и слабая с виду женщина великолепно владела собой.

– Тетя Катя… – парень обратился к ней совсем по-детски, но почему-то он никак не мог заставить себя называть ласковую и нежную Катерину Николаевну по имени-отчеству. Врач засмеялась и кивнула. – Скажите правду, мне сколько жить осталось?

– Ну, будешь за здоровьем следить – еще лет пятьдесят точно.

– Вы меня обманываете. Доктор Менгеле говорил, что… слово страшное… от болевого шока умереть, в общем.

Катя нахмурилась.

– Слушай ты больше этого шарлатана! Виделись мы пару раз, это ж надо так обращаться с людьми, будто все перед ним падать ниц должны. Эксперименты эти, тьфу, фашист! – негодовала она.

– Но вы сами сказали – гепатит, с печенью что-то. Он уверял, что я не жилец, что мне пару часов жить осталось. Я сюда еле дополз, от боли в глазах темнело. Я хочу знать правду.

Врач устало вздохнула, сжала его холодную ладонь в своих, теплых.

– Я была уверена, что ты не доживешь до рассвета, – наконец, призналась она. – И никто не знал, придешь ты в чувство или нет. Но оказать помощь мы были обязаны. Ты очнулся, это уже положительная динамика. Операция прошла более-менее успешно, насколько это вообще было возможно. Сейчас я ввожу тебе обезболивающие, пока тройную дозу, чтобы ты не падал в обморок от шока. Но потом придется немного помучиться. И ты мне сейчас пообещаешь, что будешь терпеть и карабкаться изо всех сил, ладно? И да, будет очень неприятно, я тебя предупреждаю сразу и честно, чтобы ты не пугался. Я буду рядом. Вместе мы обязательно справимся. Доктор Менгеле, редкостная сволочь, сознательно тебя отравил, он не мог не знать о том, какой эффект производит его препарат, но решил проверить окончательно на тебе. Мы же не хотим, чтобы он оказался прав, верно? Поэтому будем бороться. Ты обещаешь мне?

– Обещаю, тетя Катя, – серьезно кивнул юноша. Но вдруг погрустнел: – Все-таки, наверное, я бесполезный человек. И приношу одни неприятности. Если полковник узнает, что вы меня лечите, он будет в ярости и сделает с вами что-то ужасное. Я не хочу этого.

Катерина плеснула себе в кружку отвара из чайника, устроилась на стуле и внимательно посмотрела на него.

– Ты думаешь, если бы тебя тут не было, Рябушев помиловал бы старшего медика? Едва ли. Не смей себя винить. Полковник начал творить зверские вещи задолго до того, как ты вообще узнал, что происходит в их бункере.

– Я никчемный человек. И трус. Отец сказал бы, что вырастил тряпку. А мне страшно, и ничего с этим сделать не получается.

– Ты не трус, Женя, – мягко сказала женщина. – Ты бежал сюда, надеясь предупредить всех нас. Противостоял полковнику. Не испугался увести в неизвестность людей. Слабые, безвольные люди складывают лапки и плывут по течению.

– Но я не смог никому помочь! И спасал себя, в основном, – печально заметил Женя.

– Для этого тоже надо иметь немалое мужество. Ты никогда не поступал против своей совести, а в наше непростое время это уже подвиг, – улыбнулась Катя, поправляя ему одеяло.

– У вас есть бумага и карандаш? – вдруг спросил парень.

Женщина достала из стола несколько листов и протянула Жене. Тот присел на кровати и принялся за рисунок, неловко сжимая карандаш в перебинтованных пальцах. Врач молча читала книгу, не мешая ему. Наконец юноша закончил и протянул ей два листа.

На первом он талантливо изобразил ее саму, в белом халате и с кружкой чая в руках. С другого, как живая, смотрела Алексеева.

– У тебя талант. Женщина особенно хороша, кажется, она сейчас шагнет с листа, – похвалила его Катерина.

– Марина… Она мне очень дорога. Почему? Не могу объяснить. Я боюсь, что с ней что-то случится. Но она обещала мне встретиться в этом мире или в другом, – с грустью сказал Женя.

– Она намного старше тебя, предположу, что ты компенсируешь нехватку материнской заботы. Если я верно помню, супруга Егора Михайловича скончалась уже лет десять назад.

– Верно. Мама умерла, когда мне было шесть. Двенадцать лет прошло. Нет, Марина на нее не похожа. Но когда-то она сказала, что готова умереть за меня. И потом снова предала. Я никак не могу понять, на чьей же она стороне.

– Мир не черно-белый, он цветной и многогранный. Она может служить полковнику и быть искренне привязана к тебе. Порой долг берет верх над чувствами, но судя по твоим рассказам, Алексеева была честна, когда говорила, что хочет всеми силами тебя защитить. Она пыталась, но не сумела. Не держи на нее зла. Вообще, не нужно копить в памяти обиды. Прощать – великое умение.

На стене коротко звякнул телефон, Катерина поднялась и взяла трубку.