Народ, или Когда-то мы были дельфинами.

На самом деле это происходит, если не утонуть окончательно. Жизнь словно начинается сначала и проносится вихрем перед глазами: от первого до последнего сознательного мгновения. По большей части картины расплывчаты, но в каждой жизни есть важные моменты, а они тем красочнее, чем дольше их вспоминают.

В ее жизни один такой момент был связан с картой. В каждой жизни должна быть карта.

Карта. О да, карта. Эрминтруда нашла ее однажды сырым зимним днем в большом атласе в библиотеке. Через неделю она уже могла бы нарисовать эту карту по памяти.

Карта называлась «Великий Южный Пелагический океан».

Синее море занимало полмира. Оно было прошито рядами мелких стежков, крохотных точек, которые папа назвал цепями островов. Островов были сотни, тысячи. Он сказал, что на многих из них поместится только пальма. Он сказал, что по закону на каждом островке должна быть по меньшей мере одна кокосовая пальма, чтобы потерпевшие кораблекрушение могли хотя бы укрыться от солнца.[7] И нарисовал картинку: Эрминтруда в белом платье и с зонтиком от солнца сидит в тени кокосовой пальмы. Но тут же быстро добавил на карандашной линии горизонта корабль, идущий на помощь.

Гораздо позже Эрминтруда научилась читать имена архипелагов: острова Государственного Выходного Дня, острова Дня Всех Святых, острова Шестого Воскресенья После Пасхи, острова Четвертого Воскресенья Великого Поста, острова Сочельника… Такое ощущение, что Великий Южный Пелагический океан открывали не с компасом и секстаном, а с календарем.

Папа сказал: если знать, где искать, можно найти остров Дня Рождения Миссис Этель Дж. Банди, — и вручил Эрминтруде большую лупу. Эрминтруда провела не одно воскресенье, множество длинных послеполуденных часов, лежа на животе, тщательно исследуя цепочки крохотных точек одну за другой. В конце концов она заключила, что остров Дня Рождения Миссис Этель Дж. Банди относится к разряду «папиных шуток» — не очень смешных, но умилительных своей нелепостью. Зато благодаря папе Эрминтруда выучила наизусть все островные цепочки Великого Южного Пелагического океана.

У нее тут же появилась мечта — пожить на острове, затерянном в море, и таком маленьком, что непонятно даже, то ли это остров, то ли муха посидела на карте.

Но это еще не все. На задней обложке атласа была карта звездного неба. На следующий день рождения Эрминтруда попросила телескоп. Мама тогда была еще жива и предложила подарить ей пони, но папа рассмеялся и купил замечательный телескоп. Папа сказал: «Конечно, она должна смотреть на звезды! Если девочка не может найти на небе созвездие Ориона, она просто невнимательна!» А когда Эрминтруда начала задавать папе сложные вопросы, он стал водить ее на лекции Королевского общества. Оказалось, что девятилетняя девочка со светлыми кудряшками, знающая, что такое прецессия равноденствий, может задавать знаменитым ученым с огромными бородищами какие угодно вопросы. Кому нужен пони, если можно заполучить целую Вселенную? Вселенная гораздо интереснее, и к тому же за ней не нужно еженедельно выгребать навоз.

— Ну что ж, мы неплохо провели время, — сказал как-то папа, когда они возвращались с очередного собрания.

— Да, папа. Я думаю, что доктор Агассис привел очень убедительные доводы в пользу теории ледникового периода. И еще мне нужен телескоп побольше, а то я не увижу Большое Красное Пятно у Юпитера.

— Ну посмотрим, — ответил папа, безуспешно пытаясь принять тон дипломатичного родителя. — Но, пожалуйста, не говори бабушке, что ты пожимала руку мистеру Дарвину. Она думает, что он сам дьявол.

— Ух ты! А он… правда?..

Девочку страшно заинтересовала эта новость.

— Честно сказать, — ответил отец, — я считаю, что он величайший из всех ученых, которые когда-либо жили на свете.

— Больше Ньютона? Нет, папа, я не согласна. Многие его идеи высказали до него другие люди, в том числе его собственный дедушка!

— Ага! Ты опять рылась в моей библиотеке! Ну что ж, но ведь и Ньютон говорил, что стоял на плечах великанов.

— Да, но… я думаю, он это сказал только из скромности!

И они спорили всю дорогу домой.

Это была игра. Папа очень любил, когда Эрминтруда собирала нужные факты и прижимала его к стенке каким-нибудь железным аргументом. Папа верил в рациональное мышление и научные методы исследований и потому ни разу не смог выиграть в споре с собственной матерью, которая твердо верила, что все должны ее беспрекословно слушаться, — верила с незыблемостью, о которую разбивались все попытки возражать.

По правде сказать, в самом посещении лекций уже было что-то запретное. Бабушка возражала против лекций, утверждая, что «от них девочка лишится покоя, и у нее начнут появляться идеи». Она была права. Правда, идей у Эрминтруды уже и без того было много, но ведь еще парочка никогда не помешает…

Тут картинки жизни замелькали еще быстрее, чтобы проскочить темные годы. Эрминтруда вспоминала эти годы только при звуках младенческого плача, да еще видела в ночных кошмарах. Поток жизни перескочил вперед, на тот день, когда Эрминтруда впервые узнала, что своими глазами увидит острова под новыми звездами…