Народ

В субботу вечером она ластится к мужу: «Побудь дома, пожалуйста!» Обвивает руками его шею, и вот деньги, которые он собирался истратить в трактире, пойдут на хлеб для детей.[115]

Наступает воскресенье – день триумфа жены. Муж выбрит, надел чистое белье, добротное и теплое платье. На это уходит немного времени: куда больше возни с ребятами – ведь их тоже надо приодеть' Но вот все готовы, отправляются на прогулку; дети бегут впереди под неусыпным надзором матери, не спускающей с них глаз.

Посмотрите на этих людей! Знайте, что нигде, даже в вер\а\ общества, вы не найдете более добропорядочных. Жена мастерового – олицетворенная добродетель; особую прелесть ей придает сочетание наивного ума с известной ловкостью, без которой нельзя диктовать мужу свою волю так, чтобы он этого не замечал. Муж силен, терпелив, смел; не жалуясь, он несет свое нелегкое бремя. Это настоящий рыцарь долга (так, между прочим, назывались члены одного союза подмастерьев). Он твердо помнит своп обязанности, как солдат на посту. Чем опаснее его ремесло, тем безупречнее его нравственный облик. Один знаменитый архитектор, выходец из народа, хорошо его знающий, сказал как-то раз одному из моих друзей. «Самые честные люди, с какими я встречался, были из этого класса. Уходя утром на работу, они знают, что могут не вернуться к вечеру, и всегда готовы предстать перед богом».[116]

Но, как бы ни уважали мастерового за его золотые руки, жена его мечтает о другой профессии для сына. У мальчика есть способности, он далеко пойдет. В иезуитской школе, куда он ходит, его хвалят и поощряют; на стенах комнаты, между портретом Наполеона и изображением сердца христова, висят его рисунки, полученные им похвальные листы, образчики его почерка Его наверняка примут в бесплатное училище рисования Отец спрашивает: «Зачем это нужно?» – «Умение рисовать пригодится, когда он станет мастером», – отвечает мать. Уклончивый ответ, она мечтает вовсе не об этом. Почему бы ее одаренному сынку не стать художником или скульптором? Она урезывает расходы на хозяйство, чтобы покупать ему карандаши, бумагу (все это стоит недешево). Придет время, и сын начнет выставлять свои работы, получать призы… Воображение матери разыгрывается: кто знает, быть может, ему присудят Большую Римскую премию?[117]

Материнское честолюбие часто приводит к тому, что сын становится посредственным художником, обычно очень нуждающимся, между тем как, избрав профессию отца, он зарабатывал бы гораздо больше. Живописью и скульптурой не проживешь, даже в мирное время: ведь зажиточные люди, вместо того чтобы покупать произведения искусства, сами и малюют, и лепят. А если разразится война или революция, художникам и ваятелям остается подыхать с голоду.

Случается, что будущий художник, уже начавший овладевать кистью, чувствующий влечение к искусству, принужден внезапно бросить это занятие: умирает отец, надо содержать семью… И он, скрепя сердце, становится мастеровым. Мать огорчена донельзя, и ее причитания – нож в сердце юноши. Теперь он всю жизнь будет проклинать судьбу, терзаемый раздвоенностью. Выполняя нелюбимую работу, он душой далеко, витает в мечтах. Не пытайтесь его образумить: он не послушается ваших советов. Слишком поздно, его не остановят никакие препятствия. Он все время будет мечтать, читать; читает и в обеденный перерыв, и вечером, и по ночам; даже воскресенье он проводит, уткнувшись в книгу, угрюмый, замкнутый. Трудно себе представить, как велика любовь к чтению у этих горемык! Я знавал ткача, пытавшегося читать во время работы: он клал книгу на станок и под грохот двадцати других станков, сотрясавший пол, прочитывал по строке всякий раз, как челнок отходил в сторону, давая ткачу секундную передышку.

Как длинен рабочий день, когда он проходит таким образом! Как тягостны его последние часы для того, кто с нетерпением ждет звонка: не дай бог, вдруг сигнал запоздает на минуту! Ненавистная мастерская кажется ему в вечерних сумерках каким-то чистилищем; демоны нетерпения шныряют по ней, ведут в темных закоулках жестокую игру. «О, свобода, свет! неужели вы навсегда покинули меня?» – мысленно восклицает бедняга.

Если у него есть семья, мне жаль ее. Когда человек ведет такую борьбу, целиком поглощен собой, он ни о чем больше не думает. Унылое существование мешает ему любить. Он не привязан к своей семье, которая для него обуза, он охладевает даже к родине, возлагая на нее вину за свою горькую судьбину.

Отец этого грамотного рабочего, более грубый, неотесанный, стоял во всех отношениях ниже сына, но имел одно преимущество перед ним. Он был куда лучшим патриотом, больше думал о родной Франции, чем о людском роде в целом. Кроме милой его сердцу семьи у него была другая, великая семья, которую он любил так же пылко: отечество. Увы, куда девались этот дух, эта преданность семье, так восхищавшие нас?