Народ

- Ха! На вас я уже насмотрелся, более чем достаточно. Я люблю свежий воздух, мальчик. Стану дельфином, как все. Буду смотреть на небо и гонять акул. Учитывая, сколько воинов заперто в Пещере Предков, мне кажется, что женщин-дельфинов гораздо больше, чем дельфинов-мужчин, и эта мысль меня греет, - он заглянул Мау в глаза. – Мау... – сказал он. – Да, помню тебя. Держишься позади. Но я вижу, ты думаешь. Не многие люди думают, по-настоящему, я имею в виду. Они только думают, что думают. А когда все смеются над старым Нави, тебе это не нравится. Но ты всё равно смеёшься, чтобы не отличаться от остальных. Я прав?

Как он заметил? Но отпираться было невозможно, не сейчас, когда эти светлые глаза пронзают тебя насквозь.

- Да. Извини.

- Хорошо. А теперь, поскольку я ответил на твой вопрос, ты должен оказать мне услугу.

- Хочешь, чтобы я сбегал с твоим поручением? Или...

- Я хочу, чтобы ты запомнил для меня кое-что. Я знаю слово против акул, слыхал?

- Люди говорят, но при этом смеются.

- О, да. Но слово работает. Я три раза пробовал. Первый раз, когда я нашёл его, тогда мне чуть не оттяпали мою здоровую ногу. Второй раз пробовал с плота, чтобы проверить – может, в первый раз мне просто повезло? Ну а на третий раз я отплыл в открытое море и напугал там рыбу-молот.

- Хочешь сказать, ты специально искал эту акулу? – поразился Мау.

- Ага. И преогромную, как я помню.

- Но тебя могли съесть!

- Ну, я неплохо управляюсь с копьём, и мне нужно было проверить слово, - улыбнулся Нави. – Кто-то ведь должен съесть первую устрицу, понимаешь ли. Тот, кто взглянет на раковину, полную соплей, и наберётся храбрости всё это проглотить.

- Но почему о слове не знают все?

Постоянная улыбка Нави слегка поблекла.

- Я ведь немного странный, так? И жрецы меня недолюбливают. Если я расскажу кому-нибудь, а он погибнет, мне придётся несладко. Но всё-таки кто-то должен знать, а ты – мальчик, задающий вопросы. Не пользуйся словом, пока я не умру, ладно? Ну или пока тебя не соберется сожрать акула, разумеется.

И вот здесь, на камнях, в свете заката, Мау узнал акулье слово.

- Но это же фокус! – воскликнул он.

- Потише! – велел ему Нави, бросая взгляд на берег. – Конечно, фокус. Построить каноэ – фокус. Бросать копьё – тоже фокус. Вся жизнь сплошные фокусы, и у тебя есть единственный шанс изучить их. Я рассказал ещё один. Если он когда-нибудь спасёт тебе жизнь, поймай большую рыбу и брось её первому дельфину, которого встретишь. Если повезёт, это буду я!

А теперь старик со своей кривой ногой стал просто воспоминанием, как и все остальные, кого знал Мау. Всё это так давило на него, что хотелось кричать. Мир опустел.

Он посмотрел на свои руки. Вот в них дубинка. Зачем она нужна? Почему он почувствовал себя лучше, когда сделал её? Потому что он должен выжить. Да! Если он умрёт, Весь Народ исчезнет, словно его и не было. Остров достанется красным крабам и птицам-прадедам. И никого не будет, чтобы рассказать, как здесь когда-то жили люди.

У него над головой захлопали крылья. Птица-прадед села в кудрявую крону травяного дерева. Мау догадался об этом, хотя и не мог разглядеть птицу сквозь путаницу лиан. Птицы-прадеды были очень неловкими, они не столько садились, сколько просто снижали скорость и медленно падали. Она повозилась там, издавая ворчливые крики наб-наб, а потом раздался знакомый звук отрыжки и по земле забарабанил дождь мелких костей.

Дерево затряслось, птица-прадед снова поднялась в воздух. Она вылетела на поляну, заметила Мау, решила повнимательнее изучить его на предмет признаков наступившей смерти, и села на ветку дерева, почти скрытую под сплетением лиан.

Пару секунд мальчик и птица смотрели друг на друга.

Потом ветка сломалась.

Птица-прадед пронзительно вскрикнула и рванулась прочь, ещё прежде, чем обломки гнилого сучка долетели до земли, а затем захлопала крыльями и с воплем оскорблённой гордости исчезла в подлеске. Мау не обратил на неё внимания. Он смотрел на облачко мелкой жёлтой пыли, взлетевшее над упавшей веткой. Это была та самая гнилая пыль, которая получается, когда плесень и термиты выедают древесину изнутри. Самое главное, что ветка была высоко на стволе, вне досягаемости влаги. Пыль напоминала пыльцу. Нет ничего лучше для разведения огня.

Мау подобрал самый большой кусок ветки, заткнул его с двух концов травой и направился вниз по тропе, обратно к побережью.

Свиньи опять паслись на полях, но Мау было некогда гнать их прочь. "Один стебель тонковьюна быстро порвётся, - размышлял он. – А если сплести вместе пять стеблей, они будут гораздо прочнее. Чистая правда, полезное знание. Да вот беда, я – только один стебель, других нет".

Он остановился. Для спуска Мау выбрал другую, более крутую тропу в дере… в то место, где была деревня. Здесь тоже прошлась волна. Об этом говорили сломанные деревья и вонь гниющих водорослей. Но на другой стороне рощицы поломанных деревьев он заметил утёс, с которого должен был открываться прекрасный вид на Нижний лес.