Народ

Всякий, кто сумел скопить или занять тысячу франков, смело начинает торговлю; из трудящегося он становится паразитом, нетрудовым элементом. Раньше он ходил в кабачок, теперь он сам — хозяин питейного заведения. Он открывает его отнюдь не поодаль от других трактиров, а, наоборот, как можно ближе к ним, чтобы переманить посетителей; его тешит надежда разорить конкурентов. И действительно, у него сразу же появляются постоянные клиенты: это те, кто задолжал другим кабатчикам и не собирается платить. Через несколько месяцев новый кабачок — уже не новый, а старый: рядом открылись другие. Дела идут все более скверно, и наконец хозяин кабачка разоряется; он потерял не только все свои деньги, но, что еще хуже — привычку работать. Его крах вызывает буйную радость уцелевших, но их постигает та же судьба. От них и следа не остается, на их месте появляются другие. Жалкое, гнусное занятие, не требующее особой сметки, сводящееся к взаимному истреблению.

Сбыт товаров растет медленно, торговцев же становится все больше и больше. Число их множится на глазах, а вместе с тем усиливаются и конкуренция, зависть, вражда. Торговцы ничего не делают; сидя у дверей лавок, скрестивши руки на груди, они поглядывают исподтишка, не зашел ли покупатель к конкуренту. В Париже восемьдесят тысяч торговцев; за прошлый год они затеяли сорок шесть тысяч тяжб в одном лишь коммерческом суде, не считая прочих. Ужасная цифра! Сколько в ней таится ненависти и дрязг!

Кто же является объектом этой ненависти? Кого преследует владелец патента на магазин? Чьего ареста он добивается? Это какой нибудь несчастный разносчик, вся лавка которого умещается в тачке; какая-нибудь лотошница, иногда с ребенком.[135] Зачем она остановилась перед его магазином? Пусть не вздумает присаживаться, пусть убирается прочь, иначе ее посадят в тюрьму.

Право не знаю, счастливее ли тот лавочник, что грозит ей арестом и штрафом? Он не обречен скитаться, ведет оседлый образ жизни. Не будучи в состоянии ничего предвидеть, он выжидает. Он почти никогда не знает, какая сделка окажется для него выгодной. Получая товар из вторых или третьих рук, он не имеет понятия, какой спрос на этот товар на европейском рынке, и не может сказать, разбогатеет он в будущем году или же обанкротится.

Удел фабриканта и даже рабочего, хоть им и приходится трудиться, лучше участи торговца по двум причинам. Во первых, торговец ничего не производит. Ему неведомо то счастье, какое испытывает человек, умеющий что то изготовить и видящий, как под его руками предмет постепенно обретает форму, становится красивым, радуя глаз своего создателя и вознаграждая его за все огорчения, за все тяготы.

Другой отрицательной особенностью удела торговца (самой, по моему, отталкивающей) является то, что ему приходится угождать покупателям. Рабочий продает за определенную сумму денег свое время, фабрикант — свои товары; это договор, не унижающий участников: ни тому, ни другому нет надобности лебезить. Они не вынуждены, когда на сердце скребут кошки и на глаза навертываются слезы, притворяться любезными и веселыми, стоя за прилавком. Пусть торговец озабочен, пусть ему не дает покоя мысль, что завтра — срок платежа по векселю; все равно он должен улыбаться и, делая над собой усилие, поддакивать щеголихе, которая заставит развернуть и показать сотню штук материи, отнимет у него два часа ж уйдет, так ничего и не купив.

Торговец вынужден угождать, и его жена тоже вынуждена угождать. Ведь он не только вложил деньги в свое торговое заведение, ставшее делом всей его жизни, но и привлек к участию в нем членов своей семьи.[136]

Даже самому покладистому человеку неприятно все время видеть свою жену или дочь за прилавком. Посторонние люди, иностранцы заглядывают сквозь стекло витрины в святая святых домашнего очага... Пусть торговлю начинает вполне порядочная семья; хорошо ли, что взаимоотношения между ее членами у всех на виду, сор выносится из избы? Девушке приходится слушать, потупив взор, нескромные речи молодого нахала. Зайдя через несколько месяцев, вы увидите, что скромности у нее самой поубавилось.

Впрочем, жена торговца гораздо больше, чем дочь, содействует процветанию лавки. Она мило болтает с покупателями, улыбается им, не ощущает никаких неудобств от того, что ее жизнь проходит на глазах у всех. Она не только болтает, но и слушает... Ей больше нравится слушать других, чем мужа. Горе, а не муж! Неинтересный, мелочный, нерешительный... Политические взгляды у него самые неопределенные: и правительством он недоволен, и оппозиция ему не по нутру. Чем дальше в лес, тем больше дров: жена торговца скоро замечает, что играемая ею роль очень скучна. Двенадцать часов в день она выстаивает за прилавком, словно живой товар. Но кто сказал, что она всегда будет пассивной? Манекен может ожить.