Народ

Грубо и жестоко обращается с учениками не только хозяин, и терпеть такое обращение приходится не одним лишь ученикам. В цехах существует своего рода иерархия, и тем, кто ниже, достается от тех, кто выше. Об этом свидетельствуют некоторые сохранившиеся до сих пор прозвища: подмастерьев именуют «волками»; притесняемые «обезьяной» — хозяином, они помыкают «лисами» — подручными, а те в свою очередь с лихвой срывают злобу на несчастных «кроликах» — учениках.

За десять лет колотушек и истязаний ученик должен был еще платить; и платил он всякий раз, когда его переводили в следующий разряд этой строгой табели о рангах. Наконец, сведя близкое знакомство: в бытность учеником — с плеткой, а в бытность подручным — с палкой, он сдавал испытания старшинам цеха, заинтересованным в том, чтобы по возможности ограничить численность членов корпорации. Пробную работу могли забраковать, не принять, и обжалованию это решение не подлежало.

В настоящее время двери распахнуты широко, обучение стало менее длительным, обращение с учениками — не таким бесчеловечным. Их берут охотно: как ни незначительна извлекаемая из их труда прибыль (получает ли ее хозяин, или отец, или цеховая организация), она является стимулом к приему все новых и новых учеников, и число обучающихся ремеслам все растет, превышая потребность.

Ремесленники прежних времен преодолевали много препятствий, чтобы получить доступ к званию мастера, но зато были немногочисленны, пользовались в силу этого своеобразной монополией и не знали тех забот, какие тяготят нынешних мастеровых. Они зарабатывали гораздо меньше,[114] но редко оставались без работы. Веселые, легкие на подъем подмастерья много странствовали, останавливаясь то там, то сям, в зависимости от того, где был спрос на их труд. Наниматель зачастую предоставлял им кров, а иногда и кормил, конечно, не до отвалу. Вечером, съев ломоть сухого хлеба, подмастерье забирался на чердак или сеновал и засыпал сном праведника.

Сколько перемен произошло за это время в его положении! Кое в чем — к лучшему, кое в чем — к худшему. Материально ему живется неплохо, зато он познал превратности судьбы, не уверен в завтрашнем дне; у него появилось много новых забот.

Все эти перемены можно передать в нескольких словах: мастеровой стал человеком как все.

Стать человеком, как все — значит прежде всего жениться. Раньше мастеровой женился редко, теперь все чаще. Женат он или нет — его почти всегда ждет женщина, когда он возвращается домой. Домой! Домашний очаг, жена... Как изменилась его жизнь!

Жена, семья, дети... Все это связано с расходами, с нуждой. А вдруг он останется без работы?

Трогательное зрелище являют собой эти работяги, спешащие вечером домой. Любой из них проработал целый день далеко от дома, быть может, за целое лье от него, скудно позавтракал и пообедал в одиночестве, не присаживался уже часов пятнадцать. Как болят у него ноги! И все же он торопится в свое гнездо. Быть один час в день настоящим человеком — в сущности, это не так уж много.

Принести домой хлеб — священный долг! Выполнив его, мастеровой отдыхает, за ним ухаживает жена. Он ее кормит, и она старается, чтобы муж был сыт и согрет; оба вместе заботятся о ребенке, который целиком свободен и полный хозяин. «Да будет последний первым!» — вот вам и обретено царство божие.

Богачам незнакома эта радость, это высшее блаженство — изо дня в день кормить свою семью собственным трудом. Только бедняк может быть настоящим отцом: он каждодневно созидает, он — опора семьи.

Жена мастерового ощущает это чудо лучше, чем все мудрецы на свете. Она счастлива, что всем обязана мужу. Это придает скромному хозяйству бедняка особое очарование. В нем нет ничего лишнего, все на своем месте, во всем видна любящая рука, ничего не делается спустя рукава. Муж обычно даже не знает, каких трудов стоит поддерживать чистоту и порядок в квартире, чтобы, вернувшись, он заставал свой скромный очаг даже украшенным. Образцово вести хозяйство — вот честолюбие жены; особенно старается она по части одежды, белья. Эта статья расходов появилась сравнительно недавно: бельевой шкаф, гордость всякой крестьянки, отсутствовал в рабочих семьях до той промышленной революции, о которой я говорил.

Опрятность, чистоплотность, умение придать изящество — все эти чисто женские качества красят самую невзрачную обстановку. Над колыбелью — белоснежный полог, на окнах — занавески, на кровати — покрывало... Все скроено и сшито собственными руками за несколько бессонных ночей. Вдобавок на подоконнике — горшок с геранью... Удивленный муж, вернувшись, не узнает своего жилья.

Но, быть может, эта быстро распространившаяся любовь к цветам (в Париже уже несколько цветочных рынков), эти. небольшие расходы на убранство жилища неуместны, когда не знаешь, будет ли завтра работа? Нет, это не истраченные, а сэкономленные деньги. Благодаря невинным ухищрениям жены дома уютно, мужу никуда не хочется уходить, вот и получается экономия. Жилье надо украшать, надо прихорашивать и женщину. Несколько метров ситца — и она неузнаваема: и моложе, и свежее.