Наркоза не будет!

Замелькали неровные, снятые с плеча кадры. В какой-то гнетущей коммуналке сгорели, обнявшись, два синяка. Сосредоточенная туповатая баба с тяжелой челюстью зарезала мужа. Потом показали университетскую лабораторию: в кадре мелькали непонятные приборы, окно затянутое фольгой, все — ослепительно белое и металлическое, на полу, на длинношерстном сером ковре в луже крови — скрюченный труп с огромной дырой в голове. И рядом — черная статуэтка. Труп напомнил Рите того мужика, которого несли в труповозку, когда она ехала в трамвае.

Диктор без особых подробностей рассказал, что известного профессора Легиона, по версии милиции, убила какая-то девушка, которую видел охранник, и которая несколько раз проходила мимо него и раньше — то поздно вечером, то рано утром. Показали фоторобот, составленный с его слов, и Рита с изумлением поняла, что это та жуткая девица, которую Роня повел в душ.

Потом показали заваленные мусором домики Апраксина двора. При этом у Риты нехорошо сжался желудок, но оказалось, что там всего-навсего подобрали передолбившегося наркомана, которого Рита заметила, смываясь из негритянского флэта. Лохматая голова покойника с глубокой синевой на лице явственно говорила о том, что смерть была всего лишь достигнутой целью его краткого жизненного пути. Про злополучную квартиру — ни слова.

Когда жизнь так разнообразна, хочется облегчить ее восприятие до крайности. Слава богу, множественные кабельные каналы понимали момент правильно — попсы было хоть отбавляй. И Рита без труда нашла веселую беззаботную песенку.

Риту уже давно перестало удивлять, что события сплетались в какой-то особой логике помимо ее воли. Она привыкла — надо просто решать задачу.

Раскрылась дверь, и Роня пропустил вперед притихшую подругу.

«Шизанутая маргиналка» заметила Риту и настороженно затормозила.

Но Роня легонько подтолкнул подругу в спину:

— Иди-иди! Коша. Иди посиди. Водки я тебе больше не дам.

Он проводил девушку до столовского стульчика. Та присела на краешек, горестно сложив руки между коленей и опустила голову.

«Стыдно, небось!» — не без злорадства подумала Рита.

— Это Рита. Она хорошая. Мы дружили с ней в школе, — сообщил Роня своей подопечной и, опустив руки на ее съеженные плечи, добавил, уже обращаясь к Рите, — А это Коша… Мы с ней дружим здесь в Питере. Она сумасшедшая, но не злая.

— Сумашедшая? — переспросила Рита и хмыкнула. — А кто сейчас не сумасшедший? Время перемен. Говорят одно, думают другое, а делают третье. Как тут не сойти с ума?

Девушка кивнула и оперлась локтем о стол, пытаясь подпереть тяжелую голову, но рука поскользнулась, и Роня едва успел подхватить бесчувственное тело подмышки.

— О! Давай-ка ложись… Пожалуй… Рит! Помоги!

Рита поднялась, и они вдвоем закинули тело на кровать.

— Пойдем, что ли покурим, — предложил Роня.

— Ты закурил?! — удивилась Рита.

— Сегодня да…Честно, я бы даже водки выпил… кстати, там еще осталось.

Роня наклонился и достал из-под стола бутылку. Болтнул в воздухе. Пузырьки резвой стайкой метнулись вверх.

— Да… — протянул он, раздумывая и пожимая плечами. — А что? Водка как водка! Дерьмо, конечно. Но водка-то плохой не бывает. Бывает или хорошая или очень хорошая. Да? — не рассчитывая на ответ, покосился на Кошу. — Пусть спит. Пойдем на кухню.

Рита взяла банку с кильками, Роня прихватил два граненых столовских стакана и единственную вилку.

Они молча, думая каждый о своем, прошли по мрачноватому гулкому коридору в кухню, где громоподобно шуршала тараканья суета и беззвучно полыхали синие лотосы конфорок.

Широкие подоконники созданы для того, чтобы забираться на них с ногами, что Рита тотчас и совершила. С грохотом скинув надоевшие за день ботинки, она прислонилась к холодной стене спиной. Но ненадолго — в глазах снова вспыхнул навязший за день стоп-кадр: Мишенькино лицо и Анечкины ноги. Рита щелкнула зажигалкой, прикурила и, выпустив густую сизую струю, протянула огонь Роне. Тот вдохнул тщедушной грудью и сразу закашлялся.

— Курильщик хренов… — ухмыльнулась Рита. — Это что за чучело у тебя в комнате? Писатель!

Роня ответил не сразу. Пробежал глазами по потолку, по истошно-синим стенам и сделал пару осторожных затяжек.

— И как люди эту дрянь курят? — покачал он головой и предложил. — Давай по порядку, хорошо? Сейчас мы с тобой — по пятьдесят грамм. Кильки вот еще остались… А потом все обсудим. Сколько не виделись-то?

— Да года три, — вздохнула Рита.

Разлив водку, Роня бережно отнес бутылку к мусоропроводу. Аккуратно поставив ее там для уборщицы, он вернулся и протянул подруге вилку.

— Держи! Эту историю на трезвую голову не разобрать. Тем более там, в Москве, все не так. Питер — особенный город. Очень особенный. Тут реальность… м-м-м… как бы это сказать, — он поискал слово. — В общем, она очень размытая. Никогда нельзя тоно найти грань, где кончается реальное, а где начинается бред… Давай!

Выпили.

— Давно я такую гадость не употребляла, — мрачно заметила Рита. — А несчет реальности, это ты прав. Если утро начинать с водяры, то конечно.

Роня согласно поморщился: