Наркосвященник

Ни израильский, ни палестинский патрули не обратили на Дэвида никакого внимания. Но уже от одного их присутствия его охватывала паранойя, и он ничего не мог с собой поделать. От недосыпа у него явно было что-то с головой. Казалось, будто его черепушку покрыли изнутри каким-то металлом и каждая возникшая мысль с гудением ударялась об это покрытие, пока не становилась вконец невыносимой. Он вполне прочувствовал, что значит быть мыслящим существом, только вот контролировать свои мысли уже не мог и предоставил им отлетать рикошетом от стенок своего мозга. Он не помнил, чтобы за все годы бесконечных перемещений с места на место его когда-либо так мучила бессонница. И вряд ли дело в незнакомой гостиничной постели. Он так много путешествовал, что воспринимал незнакомые вещи, как старых знакомых... Был у него еще один излюбленный прием, которым он не раз пользовался, допоздна засиживаясь в гостиничных барах, – спросить у женщины, сидящей рядом, может ли она понять его парадокс. Но бар в «Гранд-отеле» закрывался в полночь, так что, видимо, придется просто гулять по городу.

Дэвид взглянул на часы и прикинул, что если он обойдет весь город кругом, то на площади Яслей окажется аккурат к восходу. Он готов был вознести молитвы к прародительнице рассветов, чтобы только та явилась и разогнала все тени. Да, такие чувства вполне могли посещать какого-нибудь священника в кризисе веры. Здесь они сходились.

Дэвид оказался перед домом Софии спустя час после восхода солнца. Он знал, что это ее дом. София стояла во дворе и тянула за рубашку какого-то старика, который, взобравшись на кухонную табуретку, заглядывал поверх забора в соседскую оливковую рощицу. Наверное, ее отец, Элиас. Вид у него был болезненный; казалось, через какой-то прокол из его тщедушного тела медленно выходит воздух и он вот-вот сдуется. И все же, стоя вот так на табуретке и с раскрасневшимся лицом крича что-то четырем дородным молодчикам по другую сторону стены, он выглядел довольно энергичным. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы уловить между ними родственные связи – отец с тремя сыновьями. Даже голоса их звучали одинаково резко в отличие от лишенного перепадов голоса Элиаса, что выдавало частичную глухоту старика. Элиас вел перебранку со своими соседями, обмениваясь с ними страстными речами. Соседи явно имели преимущество: стена была высокой, но они стояли на возвышении из груды камней, а Элиас располагал только кухонной табуреткой. И кроме того, все они были выше его ростом. Дэвид решил, что София совершенно права, надо стянуть папашу со стула и затащить обратно в дом. Иначе дело может принять угрожающий оборот.

– Какие проблемы? – вмешался Дэвид. София могла бы и удивиться такой встрече, но она лишь повернулась к отцу и попыталась переключить его внимание на Дэвида:

– Это отец Дэвид, папа.

А Дэвид думал, что трое против четверых в любом случае не имеют больших шансов на успех. Он, конечно, возьмет на себя тех двух, что постарше, и ему наверняка достанется по полной, это уж точно. Если София ничего не придумает, то они попадут в переплет.

Но он зря усомнился в дипломатических способностях Софии. Дэвид явился отличным поводом, которым она воспользовалась, чтобы заставить отца слезть вниз и вернуться в дом. Но даже когда она уже надежно запрятала табуретку под кухонный стол, Элиас Хури не удержался и подлетел к окну посмотреть, не ушли ли соседи. Четверо мужчин, не обращавших внимания на восход солнца, все еще находились там. Это было символической оккупацией, они продолжали оказывать давление.

Мать Софии накрывала на стол – хлеб, кувшин оливкового масла, кувшин с молотым тимьяном и зернышками кунжута. Это был традиционный завтрак под названием заатар, который Дэвиду приходилось есть еще много лет назад: сначала вы макаете хлеб в оливковое масло, а затем обваливаете его в тертом тимьяне. Но сегодня это служило лишь закуской. Мать Софии вернулась к плите поджарить козьего сыра на чугунной сковородке и что-то крикнула через плечо.

– Она спрашивает, ели ли вы чего-нибудь сегодня, – сказала София.

– Нет, то есть не надо, спасибо. – Дэвид не был голоден. – Я просто проходил мимо и не хочу никого утруждать.

– А вы и не утруждаете. – София хотела задержать его подольше и надеялась, что ее папочка вспомнит свои обязанности гостеприимного хозяина.

Каждый раз, когда Элиас подходил к окну, София следовала за ним по пятам. Дэвид не знал, о чем они говорят, но догадывался, что София все еще рассчитывает на него как на сдерживающий фактор. После нескольких подходов к окну Элиас вернулся к столу и сел напротив Дэвида, принеся свои извинения.

– У нас неприятности с соседями, отец. Прошу прощения, все это ужасно глупо. – Элиас потер распухшие суставы пальцев у себя на руке. – Им известно, что я сегодня иду в суд, так что это их последний шанс оказать давление. Но они меня еще не знают. Я не успокоюсь.