Наркопьянь

 - Пойдем попляшем? – предложил я Доктору.

 - А пойдем, я не против.

 - Только Маша куда-то подевалась…

 - Ничего, найдется.

 Арена встретила нас разорванной стрелами лазеров темнотой. В глубине ухали низкими частотами мощные динамики, ревела сирена, переливались голосами сотен электрических альбатросов синтезаторы. Арктически холодная точеная электроника плела свою сеть в воздухе. Люди танцевали: танцевали внизу, на танцполе, танцевали на трибунах, танцевали везде. Это было наше место. Синтетический рай моего поколения.

 Мы погрузились в бездну кибернетической полифонии, мы отправились в путешествие по неоновым джунглям электрических городов будущего. Нас несла ровная волна нордического бита, нервный пульс визжащих секвенций, хаотическая трель синтезаторных аккордов. Этот мир был пронизывающим, он вплетался в тебя своими невозможными щупальцами, ты проникал в него мерцающей молекулой, вы вместе сплетались в невероятном постапокалиптическом экстазе. Мы дышали одновременно, каждой клеткой ощущая друг друга.

 Внезапно сгусток звука разорвал восторженный вопль:

 - Продиджи!

 Что-то ухнуло, зал качнулся в благоговейном экстазе. Боги спускались с олимпа, сотнями холодных иголок в меня впилось осознание того, что сейчас я увижу ИХ. Взревела сирена, на сцену один за другим выбежали участники группы. Кейт Флинт вышел вперед и крикнул:

 - Хеллоу Москоу!

 Зал затих. Повисла пауза, наполненная нервной пустотой. В воздухе бился вопрос: чего? Видимо, парни были убитые в хлам и что-то напутали. По залу пополз ропот.

 Продиджи молчали. Зал загудел: сначала тихо, напряженно, потом все явственнее, переходя на визжащий крик. Из темноты на сцене выделилась фигура, видимо, кого-то из организаторов, подошла к Флинту и что-то прошептала ему на ухо. Флинт выслушал, если вообще мог слушать в своем нынешнем состоянии, потом опустил голову. Напряжение росло.

 И тут Флинт поднял голову, посмотрел в зал, улыбнулся и, набрав в легкие воздуха, прокричал:

 - Факин Москоу! Хеллоу Сейнт Петерсберг!

 Зал откликнулся тысячей восторженных голосов. Истина восторжествовала. Все было расставлено по своим местам. И тут же динамики взорвались звуком. Свет погас, темноту разорвали тысячи мерцающих стробоскопов. Нас накрыла волна невозможного, ломаного, трехмерного безумия. Мы погрузились в него с головой. Мое поколение получило то, чего хотело. То, о чем оно мечтало. Чудо рвануло миллиардами атомных бомб.

 Мы с Доктором отчаянно танцевали среди таких же захваченных электронной истерией людей. Звук врезался в нас, словно стая металлических летучих мышей. Он разрывал нас на части, превращал в облако заряженных неконтролируемой энергией частиц, которые метались в пространстве мерцающей арены, взмывали под потолок, резко бросались вниз, разбивались об изорванные пляской тела. Это было чудо, чистый холодный экстаз, воплощение всех наших надежд и чаяний, наших поисков, нервных метаний в бесконечности этого жестокого мира.

 Продиджи были богами. Они были совершенны. Они были квинтэссенцией будоражащих нас эмоций, сплетенных в этом наполненным энергией зале. Я, наконец-то, чувствовал себя удовлетворенным. Я мог все. Все было в моих руках. Мир лежал у моих ног. Думаю, так думали все на этой арене, каждый отдельно взятый человек. Так думало все мое поколение.

 Они играли где-то минут сорок. Сорок минут непрекращающегося блаженства, языческой пляски, с высунутыми языками, горящими безумием глазами, пылающей страстью сердец. Потом они ушли. Мы почувствовали пустоту. Их больше не было с нами. Все кончилось.

 Доктор толкнул меня:

 - Пойдем покурим.

 - Пойдем.

 В туалете мы добили остатки скорости. Маша так и не нашлась. Мы не стали искать ее. Покурили в забитом людьми сортире. Я зацепился языком с каким-то парнем, чьи огромные зрачки явственно выдавали его состояние и названия тех веществ, что он употребил за пару часов до этого.

 - Продиджи круто! – кричал он.

 И я был с ним полностью согласен.

 Потом мы танцевали под Пендуллум и Ферри Корстена. Я смотрел на девчонок, танцующих на трибунах. Девчонки улыбались мне. Я улыбался им. Меня окутала истома. Мне не хотелось их - в сексуальном плане – мне хотелось общаться с ними, гладить по волосам, говорить с ними, заботиться о них. Я бы назвал это ментальным сексом. Вот чего мне хотелось.

 Мы двигались в разорванной темноте. Это было движение бога. Это он управлял нами, танцорами, вскидывающими руки где-то на окраине взгляда. Это он вдыхал свою энергию в наши тела. Нам было плевать на то, что было вчера и на то, что будет завтра. Существовало лишь бесконечное здесь и сейчас. И мы все – единодушно – не хотели, чтобы наступало утро. Нам было достаточно этой безумной, щекочущей нервы тысячами невидимых щупалец ночи. Мое поколение выбирало именно ее.

 Но любая сказка рано или поздно кончается. Когда начали играть Текникал Итч, их пронизывающие субчастоты растеклись по залу, я понял, что мое сердце большего не выдержит. Оно резонировало с колебаниями динамиков. Я пошел на воздух. Доктор последовал за мной.

 - Что-то я устал, - сказал я.