Самый яркий эпизод революционных событий в Витебске, по воспоминаниям Дризула, — разоружение частей польского корпуса генерала Довбур-Мусницкого в самом конце 1917 года: «Получили директиву из Питера. Есть такая станция Кринки, километров в 30 от Витебска. Там, говорят, польские легионеры; около 10 000 и разоружить их во что бы то ни стало; что они двигаются на Питер. Обсуждаем в революционном комитете, что делать, сколько у нас сил есть. Посчитали, что у нас тогда… было… около 3000. Как же быть? — 3 тысячи, а там 10 000 легионеров, и они очень квалифицированные вояки, вооруженные. В нашем распоряжении… была такая полька из левицы ППС (левой фракции Партии польских социалистов.
Наша делегация подъехала к полякам, вышли. Полька держит в руках красное знамя. Решили, что нужно играть на человеческих чувствах. Поручили этой польке только приблизиться к полякам, заговорить по-польски и сказать: «Вот я полька, родная ваша сестра… Предложение большевистского революционного комитета вести с вами переговоры не увенчалось успехом, так вот я пришла, ваша сестра… Я от вас ничего не требую, только прошу допустить делегацию революционного комитета большевиков к переговорам. Если вы на это не согласны, стреляйте в меня».
Она раскачивает знамя, открывает грудь, смело шагает с делегацией к полякам. Поляки начали переговоры. В это время подскакивает один вестовой верхом на лошади и докладывает: «Товарищ командир, прибыл эшелон пехоты, где прикажете расположиться?» К этому времени идет эшелон с красноармейцами в дверях. Крылов, такой суровый, говорит: «Расположиться там-то». Через минуту второй эшелон. Вестовой докладывает — прибыла кавалерия. Где расположиться? Через минуту третий — артиллерия. Затем пулеметчики. Когда поляки посчитали по эшелонам, что получился перевес, в это время делегация заявляет: «В вашем распоряжении 10 минут, или вы сдаетесь, или мы открываем огонь. До свидания». Как только делегация ушла, так наши красногвардейцы разоружили их, без единого выстрела они сдались…»
Итак, слова Дризула о том, что он попал в артиллерийские мастерские как неблагонадежный, Минц перенес на Ежова и сделал из Николая Ивановича чуть ли не предводителя солдатского бунта. Дризул говорил о ненависти рабочих к их начальнику и некоторым другим офицерам. Историк же придумал мифическую попытку солдат, среди которых был и Ежов, расправиться с начальником некой «нестроевой команды».
Между тем Николай Иванович действительно принимал активное участие в формировании витебской Красной гвардии. В одной из анкет 1919 года Ежов указал, что был помощником комиссара Орловской железной дороги на станции Витебск «во время Октябрьского переворота». В этой должности ему наверняка пришлось создавать красногвардейские отряды и останавливать прибывающие на станцию эшелоны с войсками. А как человек, знающий польский язык, Ежов, скорее всего, входил в делегацию, которая встречалась с польскими легионерами.
Точную дату вступления в партию большевиков — 5/18 мая 1917 года — Ежов указал в другой анкете 1919 года. Рекомендовали его Рабкин и Шифрис. А. Л. Шиф-рис, которого Дризул упоминает как одного из студенческих вожаков в Витебске («очень интересный парень… горячий, полный энтузиазма студент, один из лучших наших ораторов»), был расстрелян в 1938 году, будучи армейским комиссаром 2-го ранга. Кем был Рабкин и отблагодарил ли его Николай Иванович должным образом за рекомендацию, не знаю.
Из Витебска Ежов уехал в январе 1918 года. Позже он обнаруживается в Вышнем Волочке Тверской губернии, где в августе 1918 года становится членом завкома (коллегии) стекольного завода Болотина. В личной карте коммуниста за 1921 год Ежов указал также, что в 1918 году был председателем и секретарем профсоюза стекольщиков. Очевидно, это было в Вышнем Волочке и уже после того, как он стал членом завкома. Вероятно, еще во время военной службы в этом городе Николай Иванович завел какие-то знакомства и попросил направить его именно туда.