Наркомы страха

Просятся некоторые посольства. Считаем возможным выдать билеты лишь для послов — персонально».

Вождь предложения одобрил. Это значило, что песенка Ягоды спета. Он еще занимал кабинет в Наркомате внутренних дел, но от контроля за ходом следствия и суда над Зиновьевым, Каменевым и их товарищами был отстранен.

Фактически Ежов уже исполнял функции главы карательного ведомства. Он и Каганович ежедневно информировали Сталина о ходе процесса. Судя по черновикам шифрограмм, готовил тексты Ежов, а редактировал их Каганович.

19 августа Николай Иванович и Лазарь Моисеевич сообщали: на процессе все подсудимые признали себя виновными, что на иностранных корреспондентов произвело «ошеломляющее впечатление». Трое сделали оговорки. И. Н. Смирнов заявил, что «лично в подготовке террористических актов участия не принимал». То же повторил зиновьевец Гольдман и троцкист Тер-Ваганян, бывший редактор журнала «Под знаменем марксизма». Как с удовлетворением отмечали Ежов и Каганович, в ходе допроса бывший командующий рядом военных округов троцкист С. В. Мрачковский «совершенно угробил Смирнова. Смирнов вынужден под давлением показаний и прокурора подтвердить в основном показания Мрачковского. Даже хорошо, что он немного фрондирует. Попал благодаря этому в глупое положение. Все подсудимые набрасываются на Смирнова».

Незапланированные отклонения от первоначального сценария процесса были Сталину только на руку. Наивные попытки Смирнова, Гольдмана и Тер-Ваганяна отрицать непосредственное участие в подготовке убийства Кирова еще больше убеждали публику, что идет самый настоящий суд, где преступники стараются, признавшись в меньших грехах, уйти от главного, самого тяжкого обвинения, которое безусловно грозит смертной казнью. Основная же масса подсудимых с готовностью заклевала «фрондеров», пытаясь «примерным поведением» купить себе жизнь.

В тот же день Сталин получил письмо от Радека, чье имя уже прозвучало на процессе. Карл Бернгардович понимал, что следующей жертвой будет он, и спешил «отмежеваться» и предложить свои услуги по разоблачению вчерашних товарищей. Иосиф Виссарионович с удовлетворением писал Кагановичу и Ежову: «Читал письмо Радека на мое имя в связи с процессом троцкистов. Хотя письмо не очень убедительное, предлагаю все же снять пока вопрос об аресте Радека и дать ему напечатать в «Известиях» статью за своей подписью против Троцкого. Статью придется предварительно просмотреть».

В ночь на 20-е Каганович и Ежов информировали Сталина о том, что происходило на суде в утреннем и вечернем заседаниях. В частности, Дрейцен «особенно нападал на Смирнова за попытку последнего замазать свою роль в организации террора.

Рейнгольд целиком подтвердил… показания и уточнил их… Наиболее характерным в его показаниях является: подробное изложение двух вариантов плана захвата власти (двурушничество, террор, военный заговор); подробное сообщение о связи с правыми и о существовании у правых террористических групп (Слепков, Эйсмонт), о которых знали Рыков, Томский и Бухарин; сообщение о существовании запасного центра в составе Радека, Сокольникова, Серебрякова и Пятакова; сообщение о плане уничтожения следов преступления путем истребления как чекистов, знающих что-либо о преступлении, так и своих террористов; сообщение о воровстве государственных средств на нужды организации…

Бакаев… очень подробно и убедительно рассказал об убийстве Кирова и подготовке убийства Сталина в Москве. Особо настаивал на прямой причастности к этому делу Троцкого, Зиновьева, Каменева, Евдокимова. Немного приуменьшал свою роль. Обижался, что они раньше ему не все говорили.

Пикель (Никель Ричард Витальевич — литературный критик, бывший секретарь Зиновьева. — Б. С.) особое внимание уделял самоубийству Богдана, заявив, что фактически они убили Богдана, что покончил самоубийством по настоянию Бакаева. Накануне самоубийства Богдана Бакаев просидел у него всю ночь и заявил ему, что надо либо утром покончить самоубийством самому, либо они его уничтожат сами. Богдан избрал первое предложение Бакаева…

Каменев при передопросах прокурора о правильности фактов, излагаемых подсудимыми, подавляющее большинство их подтверждает. В сравнении с Зиновьевым держится более вызывающе. Пытается рисоваться.

Некоторые подсудимые, и в особенности Рейнгольд, говорили о связях с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Рейнгольд, в частности, показал, что Рыков, Томский, Бухарин знали о существовании террористической группы правых. Это произвело особое впечатление на инкоров. Все инкоры в своих телеграммах специально на этом останавливались, называя это особенно сенсационным показанием».

Ежов предлагал подробнее сказать о реакции зарубежных журналистов на процесс и сообщить, что инкоры не сомневаются в виновности всех подсудимых и, в частности, Троцкого, Зиновьева, Каменева». Но процесс в первую очередь предназначался для «внутреннего потребления», и уделять иностранцам слишком много внимания, по мнению Лазаря Моисеевича, не стоило.