Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Больше терпеть нельзя было. Финансовые дела он запутал до крайности. До сих пор не выплачена задолженность рабочим и служащим за ноябрь и декабрь, несмотря на мое строжайшее приказание. Возможно, что тут злой умысел. Я приказал провести расследование.

— Очень возможно, Феликс Эдмупдович. Особенно, если учесть, какими помощниками окружил себя Новиков. Аттестационная комиссия свидетельствует, что один из них — «противник Советской власти», а второй — даже монархист.

— Пришлось также сместить начальника отдела эксплуатации Бухвостова, — продолжал нарком. — У него своеобразная форма саботажа. Со всеми заданиями и планами он соглашается, а практически ничего не делает для их выполнения. Недавно выявилось, даже не знает, где на линии имеются запасы топлива. В его характеристике написано «противник Советской власти», но я сужу о нем вовсе не по этой характеристике, а по делам, вернее — по его полной бездеятельности. Отдал приказ, чтобы в трехдневный срок он сдал дела и выехал в распоряжение НКПС.

— А кем вы его замените? — озабоченно спросил Благонравов. ― Ведь от этого во многом зависит успех перевозок.

— Временно я назначил одного крупного инженера из нашего инспекторского аппарата. Мне говорили, что он — видный специалист и в старом министерстве командовал движением поездов во всероссийском масштабе. Полагаю, выправит дело. Ну, а что показало расследование на телеграфе? Сегодня тоже выявился возмутительный факт. Мой приказ № 18 и телеграмма об увеличении погрузки доставлены начальнику Омского линейного отдела с опозданием на двое суток. Причем и приказ, и телеграмма прибыли без окончания. С такой связью мы потерпим полнейший крах.

Благонравов подробно доложил о результатах расследования, которое он проводил на телеграфе. Станция прекрасно оборудована, но из-за разгильдяйства начальника отдела связи завалена недоставленными депешами — 2290 штук. Спешные и неспешные бумаги свалены в одну кучу. Половину из них свободно можно было отправить почтой, а отдел связи направлял на телеграф. Станция задохнулась. Не только телеграф, но и вся постановка связи никуда не годится. В управлении округа много курьеров, а рядом расположенный Омский линейный отдел получал распоряжения на седьмой-восьмой день. Даже в поезд экспедиции корреспонденция доставлялась с опозданием па 18–20 часов.

— Возмутительно! — воскликнул нарком. — Передайте управделами. Пусть оформит приказом. ОШ[15] Горбунова в административном порядке арестовать на один месяц без исполнения служебных обязанностей. Проследите, чтобы ОКТЧК[16] немедленно выполнила приказ об аресте. Начальнику округа сместить Горбунова с занимаемой должности. После отбытия наказания направить в распоряжение НКПС.

— Будет исполнено, Феликс Эдмундович.

— Я просил вас побывать в редакции «Сибирского гудка» и помочь им чем возможно.

— Заходил в редакцию. Там лишь один работник. Он и временный редактор, и обработчик того материала, который сам собирает, и еще корректуру после наборщиков читает. Просил разрешения придти к вам, поговорить.

— Пусть завтра с утра придет. Еще вопрос, Георгий Иванович. Все акты аттестационной комиссии поступили?

— Да, все! Результаты неутешительные. — Благонравов порылся в своем портфеле. — Вот сводка. Из 32 ответственных сотрудников управления округа лишь трое — коммунисты. Девять были правыми эсерами, один — монархист, один — учредиловец, один — либеральный буржуа, двое — тоже явные противники Советской власти. У остальных политическая физиономия пока не установлена.

— Около половины ответственных работников принадлежало к враждебным партиям, — задумчиво сказал нарком. — Что ж удивительного в том, что у нас так медленно подвигаются дела?

* * *

В дверь заглянул дежурный сотрудник. Он сообщил, что через два часа в Москву отправляется фельдъегерь и просил подготовить почту.

Бумаги в ЦК партии и НКПС уже были написаны, и Феликс Эдмундович решил воспользоваться оказией и послать письмо жене.

«Зося, моя дорогая! — начал он. — Тебя пугает, что я так долго вынужден буду находиться здесь, возможно, что я смогу выехать в первых числах марта, не знаю, но я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответственным.

…Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожиданий Республики. Сибирский хлеб и семена для весеннего сева — это наше спасение и наша опора в Генуе».[17]