Наркомпуть Ф. Дзержинский

— Уже половина двенадцатого. В двенадцать я должен быть на заседании СТО.

* * *

Дзержинский прочитал письмо, которое ему передал Емельян Ярославский, вернувшийся на днях из-за границы.

Письмо было от Гришина, направленного в прошлом году в Швецию приемщиком новых паровозов. Когда он там наладил дело, его перебросили в Эстонию, с которой был заключен договор на капитальный ремонт вышедших из строя локомотивов.

Гришин, бывший рабочий-котельщик, писал, что, по его мнению, совершенно нецелесообразно ремонтировать паровозы в буржуазной Эстонии и платить за это золотом. Своего металла у них нет и выписывают они его из Германии. Ремонт ведут по-старинке, кустарным способом в своих захудалых мастерских. — Какой же в этом смысл? — спрашивал Гришин. — Ведь мы можем сами выписать материалы из Германии и ремонтировать на русских заводах, лучше оборудованных. И золото сбережем, и сократим количество своих мастеровых на бирже труда… К тому же качество ремонта неважное, приходится браковать котлы, — заканчивал Гришин свое письмо.

«Он безусловно прав», — подумал Дзержинский и позвонил секретарю:

— Покажите письмо начальнику отдела тяги и передайте мое мнение, что желательно расторгнуть договор на ремонт паровозов. Плохое качество ремонта — достаточный повод… Кстати, вы давно мне не сообщали, аккуратно ли выдается семье Гришина его заработная плата и паек? Ведь дети живут без отца и я обещал проследить…

— У него дома все в порядке. Каждый месяц я направляю туда посыльного с пайком и деньгами… Феликс Эдмундович! Представитель Гомельских мастерских пришел. Члены коллегии тоже собрались.

— Приглашайте!

Когда вошедшие уселись, нарком предоставил слово делегату мастерских.

Пожилой коренастый железнодорожник, одетый в старенькую, но опрятную форму, встал с места, пригладил седые, опущенные вниз усы и начал свою речь:

— Значится, как сказал товарищ нарком, я являюся делегатом от рабочих Гомельских главных мастерских, которым скоро исполнится пятьдесят лет. Еще отец мой строил эти мастерские, а затем до конца жизни там работал, я — почти 40 лет, сыны мои тоже там слесарями. Рабочие выбрали меня, чтобы поздравить вас, товарищ Дзержинский, и всех ваших помощников с недавним нашим великим пролетарским праздником — пятилетием Октябрьской революции…

Члены коллегии зааплодировали.

Старый железнодорожник, не спеша, вынул из деревянной шкатулки письменный прибор, отливавший серебром. Он торжественно поставил его на стол и продолжал:

— …чтобы поздравить и передать вам, товарищ нарком, на добрую память этот наш самодельный подарок. Прибор этот серебряный, но серебро это не какое-нибудь нэпманское, а пролетарское, честное, товарищ Дзержинский, не сомневайтесь! Собрали мы его среди рабочих — у кого царский рубль завалялся, у кого полтинник, у кого георгиевский крест за храбрость, у кого серебряная ложка, а один товарищ даже старинный подсвечник принес… Очень довольны мы, товарищ Дзержинский, что ты, председатель ВЧК и ГПУ — гроза нашей и мировой буржуазии — стал наркомом путей сообщения. Видим мы, что наш транспорт уже понемножку выправляется, поезда лучше пошли, мастерские план ремонта выполняют, прогулов меньше. Конечно, много чего у нас не хватает. Рабочие просили передать, что не хватает инструмента, металла, запчастей, вообще материалов. Конечно, и живем мы бедновато, жалованье у нас сами знаете, какое, паек тоже не того… Но все-таки не так голодуем, как в прошлом году. И уголь нам осенью бесплатно выдали на отопление. За это спасибо!

Делегат откашлялся и сказал:

— Сделали мы, товарищ Дзержинский, письменный прибор, чтобы писал ты приказы, как скорее наш транспорт наладить, покончить с саботажниками и прогульщиками, с воровством и хабарами, со всякой «контрой», чтобы скорее пришло улучшение нашей жизни. Очень мы, рабочие, на вас надеемся, товарищ Дзержинский… Да здравствует наш красный транспорт! Да здравствует мировая революция!

Дзержинский был взволнован этим от души идущим приветствием гомельских мастеровых. Он вышел из-за стола, крепко пожал руку делегату и горячо сказал:

— Очень прошу передать вашим товарищам мою сердечную благодарность за память, за подарок. Эту память я рассматриваю, как оценку тех стараний, которые прилагает коллегия НКПС, чтобы вывести наш транспорт из того тяжелого положения, в котором он находится.

Нарком вернулся на свое место за столом и стоя продолжал: